Сколько Альберт ни протестовал, Ларсен заставил его принять микстуру и сесть в кресло. Когда доктор отошел ко мне, поэт уже умиротворенно посапывал, забывшись в полудреме.

– Что еще мне надо знать? – придержал я Ларсена за руку, не давая ступить на лестницу. – Это и в самом деле отравление? Ваша реакция…

– Есть подозрение на порчу, – огорошил меня доктор.

– Кто-то проклял Софи?!

– Возможно. Надо кое-что проверить, да. Обратите внимание на ее правую руку.

– Что с ней не так?

– Наблюдается некоторое почернение. Нехороший признак, но лишь косвенный. Присмотрите за ней, пока я не вернусь.

– Хорошо, – пообещал я, отпуская доктора.

Ларсен спустился на первый этаж, а я отправился к Софи. Та лежала на кровати в погруженной во мрак спальне и беспокойно ворочалась в забытьи. На фоне растрепавшихся черных волос лицо казалось белоснежно-белым, а хриплое и прерывистое дыхание вырывалось из груди с таким трудом, словно каждый вздох мог стать последним.

Мне сделалось не по себе.

Окна с распахнутыми настежь рамами были закрыты шторами, и хоть плотная ткань заметно колыхалась из-за сквозняков, воздух в комнате показался затхлым и спертым.

Я снял со лба Софи полотенце, смочил его в стоявшем у кровати тазике и вернул компресс обратно. Кожа кузины была сухой и очень горячей.

Внизу хлопнула входная дверь, и вскоре в комнату заглянула экономка поэта.

– Сделать вам чаю? – предложила она с заметным английским акцентом.

– Благодарю, мадам, – улыбнулся я в ответ. – Буду очень признателен.

Миссис Харди скрылась в коридоре, а я опустился на стул рядом с кроватью и взял Софи за руку. Ладонь показалась на удивление холодной, а тонкие пальцы едва гнулись. Я потрогал другую кисть, но с той все было в порядке. Даже показалась слишком уж горячей.

Неужели на кузину и в самом деле навели порчу?

Я вытянул правую руку Софи из-под простыни, пригляделся к предплечью и сразу понял, что именно насторожило доктора. Потемневшие кровеносные сосуды. Неприятный на вид «браслет» охватил запястье, а вверх по руке от него уходили длинные, бледные пока еще отростки. Там, куда они не дотянулись, кожа была лихорадочно-горячей, а ниже – холодной-холодной, будто конечность покойника.

Меня бросило в дрожь.

Опустившись в кресло, я вытащил из кармана стопку прихваченной с собой корреспонденции и с горькой усмешкой кинул ее на журнальный столик. Сейчас Софи точно не до просроченных счетов…

Вернулась миссис Харди, выставила чайник, молочник, корзинку с песочным печеньем и вазочку с кусочками рафинада. Я поблагодарил экономку, налил себе чаю и откинулся на спинку кресла, не став добавлять ни сливок, ни сахара.

Вновь взглянул на часы и досадливо поморщился: фотосалон давно открылся, а у меня не было никакой возможности съездить туда и поговорить по душам с хозяином. Софи я бросить не мог. Никак не мог. Глупо, но что есть, то есть.

Я отпил чая, зажмурился и помассировал виски.

Едва ли порчу навел Анри Фальер, у них с инспектором Остриджем был совсем другой план. Скорее уж начал действовать неведомый покупатель. Если кто-то выложил сто тысяч аванса под одно лишь честное слово, он не остановится ни перед чем, чтобы получить свое. И еще оставался хозяин огненного ифрита. Этот точно не чурался темной волшбы.

Или же это – один и тот же человек? Возможно, что и так. Фальер умер далеко не сразу, он мог выдать мучителю, у кого намеревался выкупить треклятые бумаги.

Дьявол! Но зачем понадобилось наводить порчу?! Почему не начали с угроз и предложений, от которых невозможно отказаться? Потеряли терпение? Или это ответный ход тех, кто не желает, чтобы изобретение Дизеля увидело свет? По какой-то причине ведь от него решили избавиться!

Но зачем тогда наводить порчу? Обычно предпочитают более быстрые и действенные методы. Бомба в окно, нож под ребра, выстрел в спину. Зачем усложнять?

Из-за интереса Третьего департамента? Возможно, но вовсе не уверен, что это действительно так…

Софи застонала в забытьи, и я поспешил заново смочить компресс и вернуть его на девичий лоб. Потом с обреченным вздохом опустился в кресло, взглянул на часы и едва удержался от ругательства. Время утекало, как вода сквозь пальцы. И это просто убивало!

Если порчу и в самом деле навели из-за бумаг изобретателя, то жизненно необходимо отыскать налетчиков и вытрясти из них награбленное. А вместо этого я прикован к кровати Софи! Где этот чертов поэт, когда он так нужен?!

Я шумно выдохнул, заставляя себя успокоиться, и будить Альберта не пошел. Выспится нормально, тогда и сменит меня. А сейчас какой от этого зомби толк? Никакого.

И я вновь налил себе чаю.

3

Альберт Брандт заглянул в спальню уже в четвертом часу. После микстуры Ларсена он никак не мог окончательно проснуться, зевал и тер глаза. Потом допил мой чай и спросил:

– Как она?

– Без изменений, – ответил я, поднимаясь на ноги. – Мне надо отлучиться. Вернусь, как только смогу.

– Хорошо, Жан-Пьер. Конечно, иди. Только попроси миссис Харди принести еще чаю.

Поэт присел на краешек кровати и поправил сбившуюся простыню. Я не стал ничего говорить о почерневшей руке и спустился на первый этаж.

Экономка обнаружилась на кухне; она очень внимательно и аккуратно наливала в рюмку коньяк, словно отмеряла необходимую дозу лекарства.

– Бессонная ночь? – предположил я.

Миссис Харди посмотрела на меня и вздохнула.

– Как это у вас говорят? А! Дежавю!

– С женой мсье Брандта тоже приключилось нечто подобное? – забросил я удочку.

– О нет! Бедняжка угасала постепенно. И это было хуже всего. Но вот снова несчастье! Не удивлюсь, если господина поэта прокляла одна из этих театральных вертихвосток! Все они там ведьмы похотливые!

Увы, прокляли вовсе не Альберта…

Я вздохнул, передал просьбу поэта насчет чая и вышел из дома.

Денек выдался погожий, солнце жарило изо всех сил, а ветер стих. Брусчатка раскалилась от зноя, воздух над ней колыхался, словно марево над песчаными барханами в пустыне. И все же я отправился в фотоателье пешком. В Старом городе не прокладывали линий паровиков, да и станции подземки попадались редко-редко, поэтому на общественном транспорте пришлось бы делать немалый крюк, да еще стоять в бесконечных пробках и заторах. Поймать же в этих путаных переулочках извозчика было задачей и вовсе не реальной.

Пока я дошел до Императорской академии, весь взмок; пришлось даже расстегнуть пиджак. В забитом студентами тенистом сквере я купил стакан газированной воды без сиропа, влил его в себя и блаженно улыбнулся, чувствуя, как расходится по телу приятная прохлада. После этого отправился дальше, но стоило лишь покинуть парк – и вновь пришлось обмахиваться кепкой, до того одуряющая стояла в городе жара.