Воздух сотряс раскат грома, словно сами скалы гневно заорали басом-профундо, и тут же заряд белой дроби шарахнул по скале и швырнул Кокрена на Пламтри, и в первый миг он подумал, что это взорвалась несвоевременно примчавшаяся луна, но загремело снова, и хлынул яростный ливень; Кокрен посмотрел вниз на белые шарики, катящиеся по камню под ногами, и увидел, что белая картечь – это градины размером с бейсбольный мяч.

Кокрен обернулся против ветра, сокрушительно налетевшего с океана, и сквозь слезы на прищуренных глазах увидел, что на голове Джорджа Вашингтона уже никого нет и край уступа, где стоял Лонг-Джон Бич или Дионис, тоже пуст.

«У нас снова ничего не вышло, – подумал он недоверчиво. Он цеплялся за Пламтри, а из глаз все текли слезы, и плечи дергались. – Мы все шли на смерть, и Арки дошел до нее, но у нас ничего не получилось».

Внезапно Пламтри вцепилась ему в руку выше локтя.

Сквозь грохот шторма было слышно, как кто-то ревел или кричал в океане, и скалы эхом перекликались сквозь дождь с собачьим лаем.

И уступ скалы содрогался.

Кокрен пригнулся и потянул Пламтри, чтобы она тоже пригнулась, а потом хватил рукой мимо нее и поймал Кути за плащ, пытаясь помочь Питу Салливану тащить и его, и Анжелику к туннелю. Сквозь завесу дождя было видно, как валуны перекатывались, срывались с гребней скал и падали вниз, они раскалывались на части и рушились в бурлящее море; в глубине мыса Лобос, вероятно, лопнула какая-то водопроводная магистраль, потому что высоко над валунами взметнулись сплошные изгибающиеся струи, верхушки которых срывал и уносил ветер.

– Внутрь! – крикнул Кокрен Анжелике. – Скала рушится!

– Подождем его! – заорала она в ответ.

Кокрен, тяжело дыша, цеплялся за вздымающийся выступ над кипящим морем; ветер уносил слезы, как только они вытекали из глаз, и брызги, попадавшие в открытый рот, были пресными. Он повернул голову, прижимая ладони к мокрому камню, и закричал Пламтри:

– Иди в туннель!

Падающая скала со страшной силой ударилась о край уступа и разлетелась, как бомба, да так, что его ошарашило само сотрясение воздуха, и он подумал, что отдача через камень от такого удара вполне может переломать запястья.

Две недели назад, когда случилась перестрелка в руинах на полуострове яхт-клуба, он был потрясен скоростью развития событий и человеческой беспощадностью; сейчас же он даже не разумом, а на каком-то клеточном уровне ощущал силу, и физическую массу, и беспощадность Природы. Град, гравий и дождь хлестали, словно цепи, за его спиной, и он пытался отгородить Пламтри от этого катаклизма и затащить в туннель. Под коленями закачался уступ, и Кокрен решил, что через несколько мгновений он оторвется и рухнет в море.

Но Пламтри схватила его за подбородок холодными пальцами, крикнула: «Смотри!» – и уставилась мимо него, туда, где тащились сзади Пит, Анжелика и Кути.

С таким ощущением, будто сейчас вывернется наизнанку, Кокрен оторвал взгляд от столь близкого черного провала туннеля и заставил себя повернуть голову в сторону моря.

Из волн на дрожащий уступ, хватаясь за каждую зацепку так, что вздувались мышцы и напрягались сухожилия, взбирался человек. Он был без рубашки, его широкую грудь закрывала взлохмаченная густая темная борода. Когда он приподнялся и встал на край карниза одним коленом, Кокрен увидел, что он гол, и справа в боку у него кровоточит рана. Кути вырвался из рук Анжелики и начал расстегивать плащ.

Ближе к валуну Джорджа Вашингтона на край уступа карабкалась большая черная собака, мокрая, как тюлень, и Кути застыл на мгновение и завизжал:

– Фред!

Пес вылез на камень, лег на живот и пополз к Кути, стыдливо помахивая хвостом, с которого обильно летели брызги.

Кокрен встретился глазами с бородатым мужчиной…

И, ощутив внезапно пустоту в груди, узнал Скотта Крейна, который наконец-то оказался живым и в своем теле.

Под дождем из его носа, рта и ушей текла кровь, но он улыбнулся сквозь явную боль, а затем собрался с силами, разогнул ноги и встал. Из раны под ребрами тоже текла кровь, сбегая по правой ноге.

Кокрен был уверен, что этого человека сейчас просто сорвет с карниза и разобьет о скалы, но ветер замер, как будто Скотт Крейн уперся в него своими больными плечами, и скалы перестали трястись под тяжестью его окровавленных босых ног.

Собака уже вскочила и радостно прыгала вокруг Кути, но подростку удалось стащить с себя плащ, и он, опустившись на колени, протянул его Крейну. Бородач взял дождевик, медленно натянул на себя, подпоясался желтым поясом и тотчас же перестал казаться Кокрену каким-то морским богом, восставшим из волн, – просто босой и раненый король в мантии.

Дождь теперь падал с неба вертикальными струями, и фонтаны больше не извергались из-под валунов. Скотт Крейн обвел взглядом Пита, Анжелику, Кути, собаку, Кокрена и задержал его на Пламтри. Кокрен сейчас не касался ее, но почувствовал, как она вся напряглась, и ему даже померещилось, что он слышит высокий пронзительный вопль.

Крейн улыбнулся ей и кивнул в знак узнавания.

Затем большая бородатая голова Крейна повернулась, и он оглядел окружающие валуны и отверстие туннеля.

– Где Арки? – сказал он, и его низкий голос без усилий пробился сквозь тарахтение и плеск дождя. – Он все время звал меня от берега Персефоны, из-за пределов Индии.

Пламтри стояла на четвереньках, но теперь осторожно поднялась, опираясь одной рукой на каменную стену.

– Пулевая рана у вас в боку, – выкрикнула она, – это все, что от него осталось. Он отдал вам свое тело – и вы превратили его в свое. – Она вдруг вся затряслась, и Кокрен понял, что она рыдает. – Он вернул вас к жизни.

Ее слова явно потрясли бородатого короля.

– Это правда? – спросил он без всякого выражения.

Кокрен понял, что так оно и случилось, и кивнул, а Кути сказал вслух:

– Да.

Крейн вскинул бородатую голову, развел руки – точь-в-точь как Мавранос, когда падал в море, – испустил нечленораздельный рев, отразившийся эхом от скал, и упал на колени.

– Как я могу принять это? – громко произнес он. – Неужели Дионис выражает свою благосклонность таким образом?

– Да, – ответил Кокрен и понял, что они с Пламтри произнесли это слово в унисон.

– Да, – мгновением позже сказал Кути.

– Medere pede, – тихо, но внятно сказал Крейн, – ede, perede melos. Я услышал эти слова и согласился с ними – и вернулся на этих условиях. А на счету оказалось еще больше крови, и, к стыду и ужасу, крови, пролитой другим вместо меня. Но после того как наступит рассвет, я могу быть уверен, что каждую зиму платить буду только я. – Он выдохнул продолжительное, резкое «а-ах». – Но как же может существовать мое королевство без верного старого Архимедеса Мавраноса?… – Все так же стоя на коленях, Скотт Крейн посмотрел на Кути. – Вы тот… молодой человек, который хранил корону.