На каждой фотографии Аманда, как героиня приключенческого рассказа или романа. Собственно, она такой и была: дерзкой, свободной, загадочной, способной охватить взглядом весь мир и поселить его в своем сердце. Она была невероятной.

Я пересмотрел все эти фотографии ни один раз, с восторгом и грустью вспоминая эту женщину.

Том познакомил меня с одной художницей, и мы вместе с ней занялись альбомом. Она расписала каждую страницу, на которую я бережно вклеивал фотки, а после сделала потрясающую обложку. Я назвал его так, как и просила Аманда. «Последнее путешествие мечты». И чуть ниже витиеватыми золотыми буквами была выведена надпись — «Жила-была тетушка Аманда, которая любила кино и мечтала путешествовать».

Когда работа была закончена, я, взяв альбом, поехал в колумбарий.

— Здравствуйте, Аманда, — тихо произнес я, глядя на ее имя на мемориальной доске и прижимая альбом к груди.

Я чувствовал себя неловко, в конце концов, я никогда ни к кому не ходил на могилы и в колумбарии. Я никогда не разговаривал с теми, кого уже не было на этом свете. Я видел такое только в фильмах и не понимал, что должны чувствовать эти люди, ведущие монологи перед куском гранита.

Но Аманда любила повторять, что некоторых вещей и не дано понять, пока сам не пройдешь через них. И я считал, что поступаю правильно, приехав сюда.

Потоптавшись с ноги на ногу, я глубоко вздохнул и протянул альбом к мемориальной доске.

— Я сделал то, о чем Вы говорили, хоть Вы и не просили об этом прямо, — неуверенно протянул я и замолчал.

Ответом мне была тишина и приглушенное пение птиц. Постояв полминуты с вытянутыми руками и не дождавшись ничего, я снова вздохнул.

— Боже, чем я занимаюсь… — пробормотал я.

Усевшись на пол, я раскрыл альбом, снова глядя на фотографии, каждую из которых изучил до малейшей детали, так, что они отпечатались в моей памяти.

Вот одна из последних фотографий, сделанных в Швейцарии. Аманда покачивалась в лодочке на водах озера Блау11. Она рассказывала когда-то про это озеро, говорила, что оно получило название в честь синей воды. Существовала легенда об этой синей воде: местные говорили, что голубоглазые девушки плакали на берегу этого озера, а потом умирали от разбитого сердца. Я только посмеялся над этой легендой, но прекрасно видел, как горели глаза Аманды. Всё-таки порой она бывала законченным романтиком.

Найдя одну из фотографий, сделанных в Италии, я улыбнулся, проведя кончиками пальцев по глянцевой поверхности.

— Вы тут выглядите молодой и красивой, словно Вам и правда всего лишь чуть меньше сорока, — тихо сказал я.

На фотографии Аманда в пышном аляповатом платье и шляпкой с широкими полями прогуливалась по живописным улочкам Рима. Словно она вовсе не умирала, а приехала искать себе жениха иностранца. На следующей фотографии женщина с довольным видом ела прекрасную неаполитанскую пиццу. Фотограф успел запечатлеть ее, когда она растягивала зубами сыр с треугольничка пиццы. Я рассмеялся.

— Интересно, а Вам вообще можно было такое есть? Хотя неужели бы Вы еще и спрашивали разрешения. Я уверен, если бы кто спросил, Вы бы сказали что-то вроде: «О, я и так умираю! Имеет право леди перекусить напоследок?»

Я рассматривал фотографию за фотографией, то смеясь, то восторгаясь, то слегка возмущаясь. Я всё говорил и говорил, и внезапно оказалось, что это так просто — общаться с тем, кого уже нет. Мертвые не осудят, не станут возражать. Положив альбом рядом, я улегся на спину, закинув руки за голову, и рассказывал ей о последних событиях в моей жизни.

Я рассказывал о Моргане, о том, что он сделал со мной, о том, что сделал ему я. Я говорил про Ричи, вслух гадая, что не так с этим парнем, который пожертвовал стольким ради какого-то меня. Рассказал, как я преобразил ее квартиру, и о том, что мы живем там с Ричи. Я спал в своей комнате, а Рич в гостиной, куда мы купили новый диван. Комнату Аманды мы не трогали, только периодически я протирал там пыль.

— Я сменил тюль на Вашем окне, повесил такой легкий, он развевается от каждого дуновения ветерка. Выглядит очень здорово, Вам бы понравилось, — улыбнулся я.

На подоконник ее окна я поставил полевые цветы, ее любимые, и менял букет каждый раз, когда предыдущий начинал увядать. Поэтому в комнате Аманды всегда стоял аромат цветов. Почему я оставил ее комнату такой, я не знал. Может быть в знак уважения, может быть, чтобы оставить частичку Аманды в этой квартире, которая не дала бы нам сделать из нее холостяцкую берлогу. Может быть просто прошло еще слишком мало времени, чтобы я отпустил память о ней чуть дальше ее спальни. Я не хотел в этом копаться, просто сделал, как чувствовал.

Я совсем потерял счет времени, пока рассказывал ей обо всем на свете. И был безмерно удивлен, когда посреди рассказа о просмотренном недавно фильме понял, что уже давно стемнело. Сев, я слегка растерянно огляделся и заметил фигуру, приближающуюся ко мне.

— Так и знал, что ты здесь, — с легкой улыбкой протянул подошедший Ричи и посмотрел на мемориальную доску. — Как она?

Я улыбнулся, пожав плечами.

— Наверное, неплохо. Она в лучшем из миров.

Поднявшись, я оттряхнул брюки, тоже посмотрев на имя Аманды, высеченное на камне. Друг положил руку на мое плечо, вызывав мимолетное чувство дежавю.

— Во всяком случае, если умершие и правда могут за нами наблюдать, я думаю, она рада, что ты ее навестил, — просто сказал он.

Я благодарно кивнул, положив ладонь на руку друга. Пусть я и рассказал ей о своей жизни всё только после ее смерти, но мне стало легче. Я знал, что она бы меня поняла и приняла любым. Опустив глаза, я улыбнулся: Аманда смотрела на меня со страниц альбома с улыбкой, навечно запечатленной на бумаге и в моем сердце.

Я уходил из колумбария с альбомом под мышкой, а в душе моей было спокойствие, умиротворение и легкий оттенок грусти, который, я знал это, останется со мной навсегда, как и память об этой удивительной женщине.

***

Работу я все-таки нашел. Не такую интересную, как моя прошлая, но всё же не самую плохую.

Жизнь текла привычным калейдоскопом, лишь изредка напоминая о том, что мы пережили. Кошмары мне уже давно не снились, но иногда я видел во сне родителей и вечный материнский блокнот. Иногда мне снились наркотики, но ненавязчиво, словно напоминание, что они всегда будут рядом, пытаясь меня соблазнить. Я об