Офелия смутно увидела, как отец покачал головой.

– Той ночью мы обнаружили только тебя. Вернее, твои половины, застрявшие в разных зеркалах, но и этого было достаточно. – (Он поскреб лысину и, с минуту поколебавшись, наклонился над кроватью.) – Скажи, дочка, господин Торн плохо с тобой обращается?

– Торн? – удивилась Офелия.

– Когда он привез тебя в отель, выглядела ты неважно… Он ничего нам не объяснил. Знаешь… ваш брак… если ты захочешь, мы с твоей матерью сделаем все, чтобы его отменить. Настоятельницы рассердятся, конечно, – прибавил он боязливо, – но мы… в общем… мы рассердим их вместе.

Преодолевая боль, Офелия кое-как села на постели и тут увидела вокруг себя невероятную путаницу рук, ног, ночных рубашек и пижам, принадлежавших Гектору, Домитилле, Беатрисе и Леоноре. У Офелии гудело в голове, но она постепенно приходила в себя. Если брат и сестры решили спать рядом с ней, значит, они очень волновались за нее. И давняя неудача с зеркалом отступила на второй план.

– Что я здесь делаю, папа? И с кем это Торн сейчас разговаривает?

– Так ты ничего не помнишь?

И отец протянул ей очки, как будто они могли вернуть память. Как ни странно, это помогло. Едва она увидела собственный шарф – его спущенные петли и залоснившуюся бахрому, – она сразу все вспомнила.

Несмотря на яростные протесты своего тела, Офелия встала с кровати и надела платье прямо поверх ночной рубашки.

– Тебе надо отдыхать, – осторожно заметил отец. – Уже поздно, поговорим завтра утром.

Теперь Офелия ясно увидела, как он встревожен. Ей хотелось его успокоить, но сейчас она сама была слишком расстроена. Каминные часы показывали три часа ночи – этого не могло быть, Фарук дал ей время до полуночи, чтобы найти пропавших… чтобы найти Арчибальда. Как же Торн посмел оставить ее спать?

Она накинула на шею шарф и схватила ботинки.

– Я и так слишком много отдыхала.

Девушка опрометью выбежала из комнаты, миновав Ренара, дежурившего перед ее дверью. Он стоял как бдительный часовой, с черным моноклем в одном глазу. Неужели он охранял ее?

Офелии надо было многое сказать Ренару, но он приложил палец ко рту. Голос Торна на лестничной клетке звучал словно раскаты грома:

– …Представительство в Совете министров должно быть пропорционально численности каждого клана. В настоящее время Совет насчитывает пятерых депутатов от клана Миражей, троих депутатов от клана Паутины и одного депутата от Отверженных. Клан Драконов со смертью господина Владимира потерял своего единственного депутата. Эти цифры не отражают социальных реалий ковчега и способствуют монополизации…

Озадаченная Офелия шла на голос Торна, переходя с одной лестницы на другую, из одного коридора в другой. Отец бережно поддерживал ее под руку, опасаясь, что она снова потеряет сознание.

– Провожу-ка я вас, – проворчал Ренар у них за спиной. – Папье-Маше может вернуться, чтобы довершить свое грязное дело. У меня только один монокль, чтобы вас охранять.

– Это Гаэль вам его дала? – спросила Офелия. – Где она сама?

– Улетела на дирижабле. У нее дела…

Офелия посмотрела на Ренара. Он был не на шутку расстроен.

– Вы сердитесь на нее за то, что она оказалась той, кто она есть?

– Нет, – проворчал Ренар, – я сержусь на нее за то, что она это от меня скрыла. Аристократка… сами понимаете, куда мне до нее…

Отец Офелии озадаченно почесывал лысину: истории с моноклем, папье-маше и аристократами были ему абсолютно непонятны.

Они спустились на первый этаж и вышли в просторный холл. Несмотря на поздний час, там было полно народу. Все взрослые члены семьи Офелии и часть служащих отеля собрались около большого радиоприемника и приглушенно перешептывались. Анимисты были так возбуждены, что заразили все предметы вокруг: ковры дрожали, стулья отбивали чечетку, а рекламные стойки сбрасывали на пол туристические проспекты.

Офелия почти не удивилась, увидев здесь Беренильду. Та сидела в бархатном кресле с младенцем на руках, свежая, как роза. Словно это не она родила всего несколько часов назад.

Девушка искала глазами Торна, пока не поняла, что его голос звучит из огромных динамиков радиоприемника:

– …И это привело к нынешнему дефициту наших продовольственных запасов. Факты таковы: межсемейная Роза Ветров упразднена, а импорт продуктов воздушным путем вызовет их удорожание. Пожалуйста, раздайте эти материалы – по экземпляру на чело-

века.

Послышался шорох бумаги, поднялся гул нетерпения – и в динамиках, и в холле отеля, – но Торн невозмутимо продолжал:

– Как свидетельствуют документы, которые вам розданы, обменный курс нашей валюты упал до минимума. Мы должны рассчитывать только на собственные ресурсы. Интенсивное рыболовство в последние годы истощило наши озера. Скоро начнется охотничий сезон, а должность обер-егермейстера по-прежнему вакантна. Поскольку Отверженные – опытные охотники…

– Да он совсем спятил… Когда уже он сделает свое идиотское заявление?! – раздраженно воскликнул крестный, ударив ладонью по радиоприемнику.

– Какое заявление? – спросила Офелия. Все дружно повернулись к ней. Наступило неловкое молчание, и девушка подумала, что родных, должно быть, шокировали ее синяки, всклокоченные волосы, дырявый шарф, торчащая из-под платья ночная рубашка и ботинки, которые она держала в руке.

Первой опомнилась тетушка Розелина. Она усадила племянницу на стул и сунула ей кусок хлеба.

– Ты пропускаешь обеды, не ночуешь дома, стала раздражительной и после этого удивляешься, что падаешь в обморок? Тебе нужна целая армия крестных, девочка моя.

В мгновение ока все родственники, окружавшие приемник, собрались вокруг Офелии. Бабушки принесли пальто, муж Агаты протянул ей стакан с ликером из кленового сиропа, а дядья, тетки и кузены забросали девушку вопросами, которых она не слышала. Агата осторожно коснулась кончиком пальца ее спутанных, словно водоросли, волос и вздохнула:

– Ох, сестренка! Вид у тебя про-сто у-жас-ный!

Мать раздвинула толпу родственников своим широким кринолином и встала перед Офелией.

– Жуй как следует и рассказывай, – потребовала она. – Господин Торн сообщил тебе что-нибудь важное?

Офелия с усилием проглотила хлеб и укоризненно взглянула на радиоприемник. Голос, несущийся из динамиков, долго и нудно перечислял какие-то параграфы, и девушка злилась на него, как будто это был Торн собственной персоной. «Мне достаточно вывести вас из уравнения». Вот единственное признание, которым этот человек ее удостоил, и, кажется, он уже осуществил свое намерение.

– Ничего, – ответила Офелия ко всеобщему разочарованию. – А что случилось?

– Мы слушаем прямую трансляцию из Небограда, где сейчас проходит съезд Семейных Штатов, – отозвалась Беренильда из своего кресла. – В начале съезда Торн сообщил, что после выступления в защиту Отверженных сделает заявление. Заявление личного характера, – уточнила Беренильда, поглаживая пальцем щечку спящего младенца. – Вы уверены, что он ничего не сказал вам, дитя мое?