Батюшка тоже рисовал, но судя по всему, получалось у него не очень, хотя запомнил, вероятно, поболе чем князь, почему-то в его памяти можно было быть уверенным. Стырь все изобразил странно одушевленно, чуть ли не похоже на лошадь с парой разновозрастных жеребцов, только глаза чуть подрисуй и хвост, и можно называть сие творение «Табун на выпасе», не иначе.

Под такие-то дружеские насмешки и подначки, они сложили свои рисунки, и князь стал сравнивать их, едва удерживаясь, чтобы не поправлять не свои рисунки. Наконец, он спросил, ни к кому особенно не обращаясь:

– А эти, из ведомства Оприса или еще кого-нибудь, обломки-то разбирают? Пробуют понять, что же мы видели там, в подвале дворца?

– Конечно, – кивнул Стырь прежде всех. – Еще дым не рассеялся, как там уже было двое из Лура, и разговаривали они, будто старые знакомые, а один-то был как раз в мантии. Значит, из магов Оприса был, – он вдруг заметил, что все на него смотрят, и смутился, не привык так-то свободно с барами держаться. – Ну, мне так показалось, – голос его упал до шепота.

– Молодец, что заметил, – ободряюще кивнул князь. – Теперь ты, батюшка. Что-то у тебя все очень… архитектурно вышло. Словно бы ты решил какую-то часовню изобразить. Вот это что?

Батюшка объяснил, что так у него получилась горелка с пламенем, хотя пламени, пожалуй, вышло больше, чем он видел.

– Ладно, тогда вот что… Густибус, ты можешь по этим рисункам сказать, что это была за машина, и зачем ее создали? Постарайся, вспомни, не видел ли ты чего-то подобного прежде? Или в книгах каких с чертежами и рисунками?

Густибус думал долго, у него даже морщины собрались на лбу.

– Предлагаю вот что, я наведу на тебя чары, князь, будто ты рисовальщик великий, и тогда ты гораздо лучше все изобразишь. Такие опыты по обострению умений и памяти у нас в Холмсе проводились, может, и у меня получится. Тогда можно будет сказать все с большей уверенностью.

– Нет, – сказал батюшка строго. – Лишать человека его естества, да это же… прямая дорога бесов приглашать, чтобы они человека одолели.

– Ну, бесноватым князь вряд ли сделается, – попробовал спорить маг.

– Ты все же подумай хорошенько, Густибус, – сказал вдруг Дерпен. – Ты же можешь увидеть здесь то, чего они толком нарисовать не сумели. Ведь можешь…

Стырь поднялся и ушел. Густибус сел в кресло перед камином, даже Дерпен ему уступил, перебрался на диванчик, потому что магу теперь нужно было зачем-то смотреть на пламя.

Они сидели, мейстерина со Стырем принесли свечей, потому что темно уже сделалось. Густибус пошуршал рисунками, потом поднял голову. Глаза у него были такими отсутствующими, что всем было видно – думать, как сейчас думал маг, было невероятным, нечеловеческим даже трудом. Хотя, решил князь, как раз самым что ни на есть человеческим, больше-то все равно некому в этом мире думать, кроме людей.

– У меня есть гипотеза, – сказал Густибус чужим, измененным голосом. – Возможно… Прошу понять, я не утверждаю, только предполагаю, что герцог сделал машинку свою, чтобы взять под контроль какого-то человека, возможно, одного-единственного человека. Разумеется, наилучшей целью для этого, является король,.. – маг даже чуть вдрогнул, теперь, когда он заговорил, страшное напряжение его мыслей постепенно перестало на него так невероятно давить. – И посредством оной машины он мог заставить его… действовать, как было угодно герцогу.

– То есть, – вмешался Дерпен, – он мог заставить его сходить к банкирам этим, занять денег, а перед тем потребовать у своих чинуш, чтобы они честь по чести подготовили долговые обязательства, даже в этими малыми королевскими печатями?.. Так, что ли?

– Король был бы для такого опыта идеальной кандидатурой, – маг теперь говорил свободнее. – У него же был мальчишеский лунатизм, а это значит, что он был к этому изначально склонен. – Густибус еще подумал. – Я полагаю, что… этот эксперимент возможен, хотя и требует присутствия мага невероятной силы. Ну, то есть, по моим представлениям – очень сильного мага. Для другого какого-нибудь специально обученного такой магии адепта это было, может статься, и вовсе не сложно.

– А как же тогда эта история с арматором на юге? – спросил батюшка, близоруко щуря глаза. – Или там тоже могла быть такая же машина, вот только мы о ней не знаем?

– Может, арматор тамошний тоже страдал лунатизмом, – сказал Дерпен батюшке. – Тогда получается, что никакого оборотня не было. А был герцог, который придумал эту машину, сумел как-то призвать к себе специального мага какого-то… Эх, с герцогом бы поговорить. Или хотя бы с его магами.

– Если он не оставил кого-то из своих наемных магов при своем дворе на юге, допросить нам будет некого, – ответил ему батюшка. – А мне почему-то кажется, что он их всех приволок сюда. С тем обозом, с каким и машину доставил.

– Подожди-ка, – князь даже руку поднял, чтобы Густибус к нему повернулся, – я же спрашивал короля о его снах и ночном поведении. И он ничего не помнит. Значит, нужно не только заставить его делать то, чего хотел бы герцог, но и лишить его после этого памяти? Да так, чтобы у него и сомнений не оставалось, что он в те ночи, когда посещал Кастеля Четомысла и барона Ротшеста, спокойно спал у себя в опочивальне?

– Заменить память сложно, мы уже об этом говорили, – отозвался Густибус, – но возможно, князь. – Он помолчал, взвешивая такую возможность. – Он спал, а его действиями жестко управляли, заставили одеться, куда-то идти, приказывать слугам, чтобы те в нем не сомневались… И так вплоть до слов, которые он произносил, обговаривая условия этих займов, и даже со способностью поставить свою подпись под договорными документами… И все думали, что он в сознании. – Он задумался, да так, что его и выводить из этой задумчивости почему-то никто не решался.

– Значит, это возможно? – все же спросил его Дерпен.

– Если герцог продвинулся в своих магических разработках достаточно далеко, и денег на этот заговор истратил немало, тогда…

А князь сидел и тоже думал, как бы ни болела у него голова. И чувствовал при этом – что-то тут не так, как предполагал Густибус. Все было иначе. Вот только он не мог бы внятно объяснить даже самому себе, что ему в этом предположении не нравится. Но что-то ему не нравилось, это точно.

– Значит, никакого оборотня не было, – сделал свой вывод Дерпен.

Внизу раздался такой шум, что Стырь подскочил, словно сидел на углях, выбежал и вернулся скоро уже слегка растрепанным.

– Князюшка мой, там опять эти… В Лур требуют тебя всенепременно, – он выговорил это слово с заметной гордостью. Видно, жизнь в Парсе и его заставила следить за новыми словами и оборотами речи.

Князь поднялся, ни Густибус, ни даже батюшка не посмели ему перечить, что-то было в его взгляде, заставившее их промолчать. Он одевался хоть и медленно, но старательно. Потом оказалось, что носилки, которые за ним прислали, сырые настолько, что Стырь, который обещал на всякий случай везде быть подле князя, сбегал в дом и выволок настоящую руквацкую шубу. С тем и тронулись по этому вызову, хотя никому из имперцев и не хотелось принимать его всерьез, может, кроме самого князя.