будет жечь вас похлеще чем проклятия сотни Черных Менестрелей.

Клерамбо молчал очень долго. Потом встал, налил себе еще шампанского и тихо сказал через плечо:

— Я подумаю, Фигаро. Я очень серьезно подумаю над вашими словами. Но сегодня, пожалуй, прогуляюсь по берегу пруда. Тем более что завтра — последний день сезона.

— Прогуляйтесь, сделайте милость. Вам стоит освежить голову.

— …Фигаро! — министр резко взмахнул рукой, — нельзя ли ускорить процесс? Это все, конечно, безумно интересно, но у меня билет на шестичасовой поезд. Через час за мной приедет карета, так что…

— Боюсь, сударь, — усмехнулся следователь, — на поезд вы сегодня не попадете. К вам у меня особый разговор. Вы врали мне, врали как по нотам, с самого начала. Вы никогда не видели Черного Менестреля и ночами, к сожалению, спите как младенец, но это мало меня волнует. В конце концов, я следователь ДДД и врут мне регулярно, а вы были не под следствием. Но вот убийство генерала Штернберга… Пристрелить героя войны — то еще дело.

— Ну все, Фигаро, — прошипел Рамбо, краснея от ярости, — вы допрыгались! Вы хоть знаете, сколько дают за клевету на чиновника моего ранга?!

— Очень хорошо знаю, — миролюбиво кивнул следователь. — И, поверьте, не имея на руках доказательств я бы рта не открывал.

— Да вы… Да вы… — Министр вскочил, размахивая бокалом точно пистолетом, — Вы просто…

— Сядьте, Рамбо.

Король сказал это очень тихо, но министр, побледнев, рухнул в кресло как подкошенный. Он открыл рот, но тут же снова его захлопнул, зыркая на следователя как раненая рысь из норы.

— Дабы не отвлекаться на детали следствия, я просто расскажу вам, как именно все было. — Фигаро с наслаждением затянулся, выпустил облачко дыма и зажмурился. — Расскажу вашу историю, поскольку думаю что вы не горите желанием поведать собравшимся здесь правду… Так вот: давным-давно, когда война с Рейхом уже близилась к завершению, вы — тогда просто молодой, но уже страсть какой амбициозный тыловой администратор — встретились с генералом Штернбергом. И очень скоро выяснили, что генерал страшно обижен на весь мир: все вокруг как-то умудрялись делать на этой войне деньги, а он к своим годам получил лишь ранение в ногу и Звезду Героя. Вас тоже беспокоило происходящее — тяжело оставаться непричастным, когда мимо вас на восток идут обозы груженные экспроприированным добром. И вот тогда вы — а я уверен, что это были именно вы; у Штерберга на это не хватило бы мозгов — придумали аферу, которая сегодня известна как «Дело экспресса номер десять».

Фигаро, чуть приподняв бровь, взглянул на министра, у которого на лице выступили крупные белые пятна, и продолжил:

— Вы с генералом подделали путевой лист, направив один из составов, едущих в тыл на взорванные пути в лесной глуши. Когда поезд сошел с рельс, вы и нанятые вами люди штурмовали состав и ограбили его. Восемь человек охраны были убиты. Вам, конечно, пришлось делиться, но вы все равно стали богачами за одну ночь — в поезде перевозили золотые слитки. Единственным свидетелем мог бы стать начальник станции, которому вы вручили поддельный документ, но — вот незадача! — в тот же вечер по станции отбомбился неизвестный дирижабль — очень странный дирижабль: с рейховскими «молниями», но без номера на борту.

Вы стали очень, очень богатыми людьми. В те времена никто не задавался вопросом, откуда у комсостава берутся деньги — это оставалось как бы за скобками общественного мнения и закона. В конце концов, шла война, а золото все равно попадало в Королевство. И вам бы все так и сошло с рук, если бы однажды генералу не взбрело в голову съездить на Черные Пруды пострелять уток. Он стал очередной жертвой Черного Менестреля и я могу лишь представить себе, что творилось в его снах, — следователь присвистнул. — В любом случае, колдуны генералу не помогли, и он решил, что его спасет покаяние… кстати, оно, действительно спасло бы его — от кошмаров, но не от виселицы.

Узнав о намерении генерала вывалить все о происшествии с разграбленным поездом вы пришли в ужас. Вам удалось убедить Штернберга, что от проклятия есть средство и вы немедленно ломанулись на Черные Пруды, где провели, очевидно, весьма мучительные две недели. Вы, конечно, не нарвались на Менестреля, поскольку — я в этом более чем уверен — безвылазно сидели у себя в комнате, боясь высунуть нос. Потом вы вернулись и наврали вашему сообщнику, что пытались решить проблему на месте с бригадой нанятых экзорцистов, но вас — вот незадача! — тоже достало проклятие. Это был тонкий психологический расчет: вдвоем и в пекло шагать веселее. Штернберг, похоже, приободрился, тем более, что вы таскали его к целой своре самых разных специалистов — есть даже бумага из Института Люпуса Веста где случаем генерала, к счастью, заниматься не стали.

Но постепенно Штернберг терял веру в то, что проклятие можно снять. Поэтому приглашение в «Тенистые Аллеи» вы восприняли как подарок судьбы. Но вы не учли степень отчаяния генерала: увидев здесь меня, простого следователя ДДД вместо дипломированного магистра Других наук или, как минимум, боевого колдуна ОСП, он сильно расстроился — это произошло в тот самый первый вечер, когда нас представили друг другу. В ту же ночь он, после длительных раздумий, явился к вам в комнату и заявил, что прямо сейчас, среди ночи, собирается явиться к королю с повинной. Должно быть, ваш спор был весьма жарким, однако вы, в конце концов, убедились, что переубедить Штернберга не получится. Тогда вы застрелили его, заперли дверь вашей комнаты изнутри — это, кстати, совсем несложно — и отправились завтракать, как ни в чем не бывало. Ваш расчет был прост: да, у вас не было алиби, но его не было вообще ни у кого. К тому же, в случае серьезного расследования, вам бы тоже ничего не угрожало: мотива у вас как бы и нет, орудие убийства — пистолет — не подлежит идентификации, отпечатки вы стерли, а для госчиновников вашего ранга запрещено сканирование памяти. Но вы допустили одну ошибку. В панике вы стремились как можно быстрее покинуть место преступления, поэтому не потрудились обыскать тело генерала. А зря, поскольку в его кармане я обнаружил весьма интересный документ, которым Штернберг, должно быть, собирался подтвердить свои слова о том случае с поездом. Вот эта бумага — копия, разумеется, — с этими словами Фигаро с ловкостью фокусника извлек из папки сложенный вдвое листок.

— Смотрите, — он протянул бумагу Рамбо, — это тот самый путевой