14 (26) марта под Сен-Дизье французские кавалеристы перехватили казаков с депешами от Барклая де Толли к генералу Эртелю. В депешах говорилось, что союзники идут на Париж. Наполеон разгадал роль Винцингероде и бросил в бой свою кавалерию. Драгунская дивизия Леритье сбила отряд Теттенборна. Вскоре «отскочил» и весь отряд Винцингероде.

Но победа под Сен-Дизье уже ничего не могла изменить. После боя под Фершампенуазом войска союзников двумя колоннами двинулись на Париж. Их силы насчитывали до 170 тысяч человек. Наполеон остался далеко в тылу, у г. Труа, в 150 верстах от Парижа. Париж обороняли войска маршалов Мармона, Мортье и Монсея (до 40 тысяч человек, 150 орудий), обороной командовал брат Наполеона, король Испании Жозеф Бонапарт.

Корпус Мармона оборонял Роменвильские высоты, корпус Мортье — Монмартр, Монсей с волонтерами и национальной гвардией удерживал городскую стену.

18 марта последовал штурм Монмартрских высот, 19-го французский гарнизон Парижа капитулировал.

Казачьи полки непосредственно в штурме не участвовали, войск хватало и без них.

Зато в сражении участвовали «польские казаки» — кракусы. «Предводимые полковником Дверницким, кракусы развернутым строем с опущенными пиками под пушечными выстрелами атаковали прусских кавалеристов и предместье Бельвилль, обороняли с Национальной гвардией, моряками и остатками гвардейских депо заставу Клиши и холмы Монмартра, потеряв в яростных схватках 7 офицеров».

19 (31) марта в 2 часа ночи французские войска ушли из Пари жа в сторону Фонтенбло, а союзники в тот же день торжественно вступили в столицу Франции.

Наполеон бросил свои войска под Труа и, обгоняя союзников, прискакал в Фонтенбло. Туда к нему отошли войска парижского гарнизона. Часть войск союзников прошла Париж и, преследуя противника, достигла Эссона и Корбейля. Отряд Кайсарова вышел к Мелюну, отряд Сеславина — к Монтеро, охватывая Фонтенбло с юго-востока. С запада, южнее Этампа к Фонтенбло выходил отряд Эмануэля. Гораздо южнее Фонтенбло конница Винцингеродс (10 000 конницы, 800 пехоты, 46 орудий), преследующая по пятам Наполеона от Труа, 22 марта (3 апреля) заняла город Сан.

Из Сана Винцингероде выслал на Орлеанскую дорогу отряд Чернышева (Волынский уланский полк, 6 казачьих полков, 4 конных орудия), чтобы перерезать сообщения Наполеона с югом страны. Чернышев 23 марта (4 апреля) перешел реку Луэн и скрытно подошел к Мальзербу. В это время через Мальзерб тянулся французский артиллерийский парк под прикрытием 800 человек пехоты и кавалерии. Полки Жирова, Сысоева и Власова 3-го бросились на прикрытие, обратили его в бегство, взяли пленных и захватили 22 орудия. От пленных Чернышев узнал, что второй французский парк недавно прошел на г. Питивье в сторону Орлеана. Чернышев двинулся на Питивье и взял город штурмом, но артиллерийский парк так и не настиг.

Это, пожалуй, был последний бой, выигранный казаками на французской земле. 25 марта (6 апреля) Наполеон отрекся от престола…

Так назвал свою картину один из немецких художников, изобразивший въезд казачьего отряда в немецкий город. Действительно, на территории Германии донские казаки вели себя «примерно».

Казачий образ жизни всегда был идеалом для населения России, особенно для той его части, которая плохо представляет, что такое казачий образ жизни. Идеализация казачества была всегда. Сначала его идеализировали простые люди, которые не нашли в себе силы порвать с рутинной жизнью и встать на путь экстрима. Затем его стало идеализировать государство, которое прежде всего видело в казаках дешевую военную силу. Зачастую похвалами и громкими словами о любви к службе и верности долгу государство компенсировало недостаточную экономическую поддержку казаков. В итоге была создана некая казачья легенда, которая жива до сих пор. Сами казаки в общении с представителями власти и всем остальным населением России поддерживают эту легенду и сейчас. Они прекрасно знают, что казачий образ жизни очень тяжел, но у них за сотни лет сформировался стереотип поведения, который отличает их от других жителей России, и отказаться от него значит отказаться от своей казачьей идентичности.

В начале XIX века в связи с передвижением огромных армий, задействованных в наполеоновских войнах, массы казаков появились на просторах Европы.

Разбитый Наполеон считал казаков прекрасными воинами, но напастью для Европы. «Если бы я разбил коалицию, Россия осталась бы столь же чуждой Европе, как, к примеру, Тибетское царство. Благодаря этому я обезопасил бы мир от казаков», — как-то высказался он. Более того, Наполеон пугал население Франции казаками, многократно преувеличивал их число. «Время ли сейчас делать замечания, когда 200 тысяч казаков перешли наши границы?» — вопрошал он французских законодателей 1 января 1814 года.

Европейское население опасений Наполеона довольно часто не разделяло. Никогда не были Матвей Иванович и донские казаки в такой «моде», как в Европе, в заграничном походе. И даже недоброжелатели Платова признавали, что он «более чем нежели кто-либо из предшественников его имел влияния на предводимые им войска». И прославил донцов безмерно. «Здесь не место рассматривать, до какой степени он лично способствовал успеху донцов, — писал не любивший Платова военный историк, — но нельзя забыть, что во время его начальствования они стяжали бессмертную память в истории. Когда русские знамена понесли от Москвы по всему пространству Европы, казаки постоянно были впереди армии. Они первые заняли взорванный Кремль, в Кенигсберге первые объявили о независимости пруссаков, и провозгласили ее в Берлине перед окнами королевского дворца, тогда как товарищи их, при рукоплесканиях саксонцев, прежде всех входили в Дрезден. В Гамбурге, Кассиле, Бремене, Лейпциге, на берегах Рейна, в Роттердаме, в столице Карла Великого, питомцы Дона были свидетелями первых радостных слез…».

Встречали казаков восторженно. Исключение, видимо, составляла одна лишь Польша. Восторг объяснялся предыдущим наполеоновским господством, и это было естественно для многих стран Германии. И еще имел место некий парадокс — освобождение от наполеоновского господства несли люди, всегда считавшиеся эталоном варварства.

Впрочем, прагматичные европейцы вскоре несколько скорректировали свое отношение к казакам. Интересны по этому поводу рассуждения Р. Дендерфилда по поводу вступления казаков в Гамбург весной 1813 г.: «Приветствуя казаков так, словно они освободили их из рабских цепей, граждане древнего торгового центра предоставили им доступ к своим богатейшим запасам товаров, провизии и напитков. Если бы они знали казаков лучше, они бы понимали, что такая щедрость в данном случае является явно неуместной. Рядовой казак был самым отъявленным грабителем в мире, не исключая и грабителей профессиональных, и в любом случае в походе он не упускал шанса приобрести то, в чем он мог нуждаться или что он мог пожелать в своей собственной стране или в любой другой. Именно это он и делал в Гамбурге, причем следуя примеру своих командиров».