— Анализы показали у меня штамм вируса гепатита.

— Гепатита А?

— Нет, более мерзкого. Гепатита Б.

— Но он же лечится, — возразил Дэвид.

— Лечится, хотя существует опасность, что в результате гепатита у меня разовьется цирроз, что, разумеется, лишь более небрежное наименование для ранних стадий рака печени. И мне не следует пить, а я, черт побери, пью. Так что это чудовище совершенно и абсолютно право. Я больна, и действительно нехорошей болезнью.

— Но что касается инфекционного заражения, риск невелик, — возразил Дэвид. — Вероятность того, что мы заразимся им от тебя, ничтожно мала.

— Что да, то да, — согласилась Электра. — При обычном контакте вроде пожатия рук или даже совместной зубной щетки. Но если кто-то из вас со мной переспит или разделит иглу, то, предупреждаю, сделает он это на свой страх и риск. А теперь я выпью немного бренди. Желает кто-нибудь присоединиться?

И вновь Дэвид понял, что Электра пытается обратить в шутку неприятную и безжалостную правду. Достаточно было одного взгляда на ее лицо, чтобы увидеть, что ей далеко не весело. Мускулы лица у нее под кожей затвердели, глаза как будто потухли и остекленели. Сегодня умерла частица ее души.

На приглашение Электры выпить никто не отозвался. Блэк, не открывая окна, бросил взгляд на улицу, а потом решительным жестом татуированных рук задернул шторы.

Бернис прокашлялась, словно собиралась с духом сказать что-то для нее очень важное:

— Тогда все части головоломки начинают вставать на свои места. Я уже говорила, что мне кажется, что в основе своей мы те самые четыре человека, что собрались во дворце Леппингсвальта более тысячи лет назад. На мой взгляд, сказанное Майком Страудом вполне это подтверждает. Дэвиду здесь отведена роль самого Леппингсвальта и вождя воинства вампиров. Сестра Леппингсвальта была больна: легенда намекает, что у нее на правой руке было что-то вроде проказной язвы. Электра только что рассказала, что заражена вирусом гепатита. Вуртцен — воин из готов, и его подвиги по разграблению городов уже были легендарны. Я не собираюсь никого здесь оскорбить, но Джек Блэк прекрасно подходит под это описание.

Блэк с каменным лицом кивнул. Он не попытался оспорить теорию Бернис.

— Но, по легенде, невеста Леппингсвальта была раскаявшейся шлюхой. — Электра похлопала Бернис по колену. — Думаю, здесь промахнулся даже наш друг вампир, крошка. Особенно если он имел в виду тебя, ты же и воды не замутишь.

Бернис передернула плечами, голос ее теперь звучал сдавленно.

— Я влюбилась, когда мне было пятнадцать. Тони был моим первым настоящим парнем. Мы с ним пару раз занимались любовью. Потом он пригласил меня к себе. Я напилась. Не успела я опомниться, в комнате оказалось еще четверо мужчин — его друзей, он так сказал. В общем... чтобы не говорить долго... Я действительно напилась, вдрызг напилась. Все четверо занимались со мной любовью. Только позже я узнала, что каждый заплатил Тони по двадцать фунтов за такую привилегию. Что делает его сутенером. И как назвать тогда меня?

И вновь повисла мертвая тишина, тишина, которая казалась чем-то большим, чем просто отсутствием звука. Дэвид чувствовал, как где-то за пределами этого мира слепливаются и поворачиваются шестеренки гигантского механизма. Все это — часть какой-то дьявольской махинации.

Скользнув по дивану, Электра притянула к себе Бернис и дружески обняла девушку.

— Девочка, девочка. Тебе было пятнадцать лет, практически ребенок, вот и все. К тому же они тебя напоили. Не вини себя.

— Но мне это понравилось, — затрясла головой Бернис. — Все эти мужчины... и я — в центре внимания. Той ночью я поняла, каково это — быть кинозвездой.

— Ты была пьяна, дружок. Никто ни в чем не может тебя упрекнуть.

Но Бернис ее не слушала:

— Хотите узнать, в чем истинное совпадение? Моя фамилия — Мочарди. Несколько лет назад я узнала, что Мочарди — это латинское слово. И означает оно «нечистая женщина». Забавно, а?

Она коротко и хрипло рассмеялась. Было в этом смехе что-то бесшабашное. Словно теперь ей было глубоко плевать, откроет ли она дверь, чтобы спуститься в подвал и, распахнув стальную дверь, обнажить горло и сказать: «Ну ладно, ребята, что видите, то и получите. Так что идите и получите, пока не остыло».

Дэвид присел на диван возле нее.

— Бернис, Электра. Вы что, не видите, что происходит? Страуд хитрит. Он пытается ослабить нас, лишив присутствия духа. Он обрушивается на наши человеческие слабости: твою болезнь, Электра, и то, в чем Бернис видит... греховное удовольствие.

— Но ты-то что переживаешь, Дэвид? — нахмурилась Бернис. — Тебя они не тронут. Ты же слышал. Почему бы тебе не сдать нас?

— Нет. — Голос Дэвида стал жестче. — Нам следует помнить, что мы здесь заодно, что мы на одной стороне.

— А мы на одной стороне? — Глаза ее стали просто огромными.

— Да, и мы будем сражаться с ними вместе.

— Но как?

— Это нам и придется выяснить.

— Но их же нельзя уничтожить, — проговорила Бернис. — Эти твари ждали в пещерах сотни лет.

Электра вздохнула:

— Дэвид прав. Мы не можем прятаться здесь вечно. Ворваться в гостиницу для них — дело времени. И я готова оставить годовую выручку с бара, что распятие и пара головок чеснока их не остановят.

Блэк хлопнул молотком по раскрытой ладони.

— Тогда я спущусь и этим им вмажу.

— Я бы, честное слово, с радостью поглядел, как ты раскалываешь им этой штукой головы, но, пожалуй, они будут покрепче, чем ты думаешь. — Он потер подбородок, всерьез задумавшись. — Настоящее оружие против них — информация. Нам нужно узнать о них побольше.

— Мы знаем, что они избегают яркого света.

— В особенности солнечного, — добавила Электра. — И мы знаем, что солнечный свет состоит из самых разных частиц, то есть он намного больше, чем видно невооруженным глазом. Солнце посылает всевозможные излучения: от инфракрасного до ультрафиолетового. Быть может, некоторые формы излучения могут оказаться им вредны, может, даже смертельны.

— Хорошо подмечено. — Дэвид почувствовал прилив оптимизма. — В конце концов нам, может, удастся прикончить этих ублюдков. — Встав, он потянулся за курткой.

— Куда ты собрался? — пришла в ужас Электра.

— В больницу, повидать некоего Джорджа Альфреда Леппингтона.

— Ты не можешь, — запротестовала Бернис. — Только не в темноте.

Дэвид поглядел на часы.

— Сейчас восемь. Это означает, что до рассвета еще добрых девять часов. Если мы так и просидим здесь всю ночь, это будут потерянные девять часов.