– Директива предусматривает переход наших войск к контрнаступательным действиям с задачей разгрома противника на главнейших направлениях, притом с выходом на территорию противника. […]

– Хорошо, – сказал я, – ставьте мою подпись».

Сказали ли ему, что Мерецков, его предшественник на посту начальника Генштаба, был этим же утром арестован НКВД? Маловероятно: все разговоры по ВЧ прослушивались. В чем его обвиняли? В том, что он воспользовался инспекционными поездками в приграничные районы, чтобы стать на путь предательства! После зверских избиений людьми Берии он будет брошен в тюремную камеру.

Сделав это отступление, показывающее, в какой обстановке приходилось действовать Жукову, отметим, что его рассказ нельзя принимать за чистую монету. Журнал посещений сталинского кабинета показывает, что он не улетал в Киев в 13 часов, поскольку в 14:16 присутствовал на совещании, на котором, вне всяких сомнений, говорил о контрнаступлениях, предусмотренных МП-41. Маршал Баграмян в своих мемуарах вспоминает, что Жуков прибыл на Юго-Западный фронт уже после поступления туда директивы № 3. То, что содержание данной директивы стало для него неожиданностью, а особенно то, что ему не была известна цель его отправки на Украину, абсурд. С чего бы Сталин стал лишать себя начальника Генштаба в самый критический момент? Зачем было так спешно посылать его в Тернополь в первые же часы войны, заставляя совершить восемнадцатичасовое путешествие? И зачем было посылать его именно на Юго-Западный фронт, самый мощный и крепкий из фронтов[374], с которым сохранялась радиосвязь, а не на наиболее угрожаемые и упорно молчавшие, которыми командовали Павлов и Кузнецов? На все эти вопросы есть только один ответ: Жуков отправился претворять в жизнь облегченную версию своего плана войны, того самого, что он разработал в марте 1941-го, а 15 мая предлагал в виде упреждающей операции. Этот план, остававшийся практически неизменным с 1939 года, и при Шапошникове, и при Мерецкове, был насквозь пропитан наступательным духом, которым РККА жила с 1920-х годов. Невозможно, чтобы всего через несколько часов после германского нападения Жуков уже выкинул МП-41 в мусорную корзину. Невозможно и то, что он утверждал в своих интервью в 1960-х годов, – будто он обдумывал возможность перехода в контрнаступление, не говоря об этом никому, даже Хрущеву, креатуре Сталина, который служил бы Жукову прикрытием в случае неудачи. В действительности Красная армия намеревалась действовать по своему наступательному плану, поскольку никаких других планов у нее не было, потому что она никогда не думала о возможности других видов боевых действий и потому что в той ситуации, под огнем, в спешке, просто невозможно было менять стратегию.

С 23 по 26 июня Жуков действовал по-жуковски. Ему дано невыполнимое задание: разбить группу армий «Юг» фон Рундштедта, имеющую 1000 танков, 50 дивизий (считая и румынские) и господство в воздухе, и развернуть наступление на южнопольский Люблин, находящийся в 100 км к западу. План: нанесение концентрических ударов по флангам немецких войск, вклинившихся 22 июня в советскую территорию. Средства: 6 механизированных корпусов, пехота (5-я и 6-я армии), или 40 % всех советских сил, развернутых на границах. Сопротивление, которое предстояло преодолеть: открытое – Пуркаева, начштаба фронта, который кричал, что это безумие; более осторожное – командующего фронтом Кирпоноса и начальника оперативного отдела штаба Баграмяна. Но шесть механизированных корпусов разбросаны по огромной территории. Только 8-й находится под рукой. «Едем к Рябышеву!» – приказал Жуков. Хрущев благоразумно предпочел остаться в главной квартире фронта: небо кишело немецкими самолетами.

В 9 часов утра не спавший уже двое суток Жуков влетел – по-другому не скажешь – на КП 8-го мехкорпуса, спрятавшийся в лесу неподалеку от Брод. Его командиру генерал-лейтенанту Дмитрию Рябышеву, с которым он был знаком с 1940 года, Жуков объяснил его задачу, выглядящую настоящим самоубийством. Он – единственный, кто может немедленно контратаковать немцев; другие корпуса – 15, 22, 19, 9-й (корпус Рокоссовского) – вступят в бой позднее, по мере того как подтянутся. Во время этого их совещания над КП непрерывно пикировали «Штуки», рвались бомбы. Укрытие тряслось от разрывов, но Жуков даже глазом не моргнул. Рябышев лукаво предложил начальнику Генштаба бутерброды, чтобы испытать его храбрость. Жуков невозмутимо проглотил их и улыбнулся шутке. Он всегда ценил храбрость.

Рябышев рассказал о своих проблемах и буквально пальцем показал Жукову пропасть, разделяющую фантазии тухачевцев и реальность управления огромными мехкорпусами. С 22 июня 8-й корпус прошел 250 км в различных маршах и контрмаршах. Из 932 своих танков (из которых 169 новых – КВ-1 и T-34) он уже потерял 200 из-за различных технических повреждений. В корпусе танки восьми различных типов, использующих четыре разных вида горючего и артиллерию пяти различных калибров, для которых требуется столько же типов снарядов. Короче, нормальное снабжение невозможно. Недостаточно автомобилей для перевозки пехоты, очень мало раций, некомплект офицерского состава достигает 20 %. Равнодушный к этим жалобам, Жуков приказал ему перейти в контрнаступление завтра, 25 июня.

Но атака 8-го мехкорпуса началась только 26-го. Жуков ее не увидит, потому что около полудня Сталин позвонит ему по телефону и потребует срочно вернуться в Москву. Кирпонос, в меру своих сил, будет стараться осуществить «план Жукова», который выльется в малоизвестное, но очень ожесточенное сражение, продлившееся до 1 июля. В треугольнике Луцк – Дубно – Броды 1500 танков пяти советских мехкорпусов противостояли примерно 800 немецким. РККА потеряла больше тысячи своих танков (в основном брошенных из-за поломок), ее противник – меньше сотни своих, что показывает превосходство боевой подготовки немецких экипажей и командования, которым помогало полное господство в воздухе. Корпуса Рябышева и Рокоссовского показали себя очень хорошо, одержав несколько успехов местного значения.

Жуков хвалился, что остановил продвижение немцев на Украину. В своих «Воспоминаниях» он посвятил этим сражениям очень подробный рассказ на двенадцати страницах. Нет, немцы не были остановлены, хотя их продвижение вперед действительно замедлилось. Этот относительный (очень относительный) успех резко контрастирует с тем разгромом советских войск, что имел место в Белоруссии. В своем дневнике Ф. Гальдер, начальник Генерального штаба ОКХ, человек, занимавший в вермахте ту же должность, что Жуков в РККА, признаёт, что «8-й русский танковый [ошибка Гальдера. Правильно: 8-й механизированный] корпус окружен. По-видимому, у него не хватает горючего. Противник врывает танки в землю и таким образом ведет оборону. […] Противник отходит с исключительно упорными боями, цепляясь за каждый рубеж»[375]. При этом не следует забывать, что Жуков ехал не защищать Украину, а наступать. Он замедлил продвижение Рундштедта, но цена этого успеха была чрезмерно высокой. 2600 потерянных танков, три сильно потрепанные армии и 160 000 человек безвозвратных потерь. Если бы эти силы были использованы в обороне, они могли бы принести советской стороне больше пользы и отсрочить крушение Юго-Западного фронта, которое произошло 3 июля.