С трудом Ботвелл оторвался от Катрионы, но его темно-синие глаза ни на секунду не отпускали ее изумрудного взгляда.

– Прощай, моя возлюбленная!

– Счастливого пути, мой дорогой, мой единственный…

Он повернулся и, утопая в песке, бросился бежать к лодке.

– Френсис!

Будто споткнувшись, он обернулся и увидел, что она тоже бежит к лодке, протягивая к нему руки.

– Я люблю тебя, Ботвелл! Кроме тебя, у меня тоже никого больше не будет. Никого и никогда!

Он нежно улыбнулся ей.

– Я знаю, Катриона, и всегда знал. А теперь, любовь моя, подари мне улыбку – одну из тех, что навсегда пленили меня.

Это далось ей непросто, но все же, когда лодка двинулась от берега и их руки разъединились, она ослепительно улыбалась.

– Я всегда буду любить тебя, Катриона Майри! – донеслись до нее его последние слова.

Она стояла на влажном песке в холоде апрельского утра и провожала взглядом утлое суденышко до тех пор, пока оно не подошло к кораблю и Френсис благополучно не поднялся на борт. Вот матросы подняли якорь, паруса поймали ветер, и судно стало медленно удаляться. Кэт все смотрела, пока глаза не начали слезиться от ветра, а судно не уменьшилось до крошечной точки, и затем вообще исчезло. Она даже не замечала, что сапоги уже давно лижут морские волны.

Внезапно за спиной раздался до боли знакомый негромкий голос:

– Пойдемте, мадам! Пора возвращаться домой.

Она обернулась и оказалась лицом к лицу со своим мужем. Смерив ее ледяным взглядом, он грубо сорвал с нее накидку и с отвращением посмотрел на выступающий живот. Последовал удар такой силы, что она рухнула на колени. Обхватив руками живот, Кэт вскинула вызывающий взгляд и выкрикнула:

– Только посмей навредить ребенку, и, Бог свидетель, я последую за его отцом, а тебе придется разбираться с Джеймсом Стюартом один на один!

Грубо подняв ее на ноги, граф прорычал:

– Я позволил тебе, шлюхе, встретиться со своим любовником, но я никогда не признаю его ублюдка! Когда ты родишь, он исчезнет!

– И я вместе с ним. Если бы ты защитил меня от домогательств короля, я осталась бы верной и преданной женой и никогда не посмотрела бы на Френсиса. Но я влюбилась и ношу его ребенка. Если попытаешься его забрать, сначала тебе придется меня убить! – Ее гневный монолог походил на истерику. – Меня вынудили отказаться от своего счастья в угоду этим проклятым Лесли! Теперь ты хочешь лишить меня единственного, что у меня осталось от Френсиса? Господь свидетель, ты чудовище! Как же я тебя ненавижу!

Гленкирк яростно встряхнул ее, больно вонзив пальцы в плечо, и прошипел сквозь зубы:

– Придите в себя, мадам! Нет никакой необходимости оповещать о наших разногласиях всю округу. Продолжим наше обсуждение дома.

Она вырвалась из его рук.

– Здесь нечего обсуждать!

Кэт резко вернулась и быстро зашагала по тропинке к вершине нависавшей над морем скалы, где терпеливо ждала ее лошадь. Поднимаясь, она вдруг осознала, что людей Гордонов нет – осталась лишь ее охрана. Внезапно на нее навалилась такая усталость, что она едва не споткнулась. Сильная рука поддержала ее под локоть, и жесткий голос приказал:

– Держитесь, мадам. Негоже ботвелловской шлюхе падать, вдруг разобьете свое смазливое личико. Отсюда мы едем прямо в Гленкирк.

Кэт пришла в ужас:

– Но это же почти три дня пути!

– Именно так!

– Не надейся, ни меня, ни ребенка этим не убьешь, Гленкирк!

Он ничего не ответил, но сесть в седло помог.

Измученная и физически, и морально, Катриона нуждалась в отдыхе, но граф делал лишь краткие остановки, чтобы накормить и напоить лошадей и дать возможность справить нужду и размяться своим людям. С каждой милей она бледнела все больше, и наконец не выдержал даже Конелл:

– Смилуйтесь, сэр! Ведь вы же убьете ее. Позвольте ей немного отдохнуть!

Но не успел граф произнести хоть слово, Катриона заявила:

– Нет! Мы едем прямо в Гленкирк!

Патрик зло взглянул на нее и отрезал:

– Здесь решения принимаю я!

– Да пошел ты к черту! – буркнула безразлично Кэт и пришпорила коня.

Когда они наконец добрались до Гленкирка, она все же приняла от него помощь и сошла с коня, затем быстро прошла в свои апартаменты и только там позволила себе расслабиться, едва не рухнув на пол. Сознание покинуло ее, и она провалилась в блаженное забытье.

Графиня так никогда и не узнала, что все то время, пока она металась в бреду, о ней заботился сам Патрик, не подпуская больше никого. По ее бессвязным репликам он с ужасом осознал, какую боль причинили ей они, все трое, включая Ботвелла. Катриона в забытьи снова и снова переживала все случившееся, и, сидя рядом с ее постелью, он тоже был вынужден переживать это. На какое-то время она вернула его в те первые дни их супружества, когда она в смущении подарила ему свою девственность, а затем яростно билась за свои права.

Куда более шокирующим открытием, к которому граф не был готов, стало известие о том, что проделывал с ней король. Слушая ее мольбы не подвергать ее извращениям, он испытал бессильный гнев. Джеймс все-таки принудил ее. А затем он увидел все, что они вместе с ней проделали, глазами жертвы и пришел в ужас. Кэт вдруг села в постели и, устремив на него бессмысленный взгляд, протянула к нему руки – умоляя не подвергать ее позору. Гленкирк был опустошен.

Но самой ужасной для него оказалась та ночь, когда он был вынужден слушать о любви своей жены к Ботвеллу. Когда она говорила о нем, то преображалась настолько, что становилась неузнаваемой. Ее прекрасное лицо словно разглаживалось, успокаивалось. Было и так ясно, что они с Ботвеллом обожали друг друга, а вот узнать, что только он, Френсис Стюарт-Хепберн, мог удовлетворить Катриону, было нестерпимо больно.

Его тронуло то обстоятельство, что она пыталась отдать Ботвеллу свое состояние, а когда он узнал, что пограничный лорд отказался, то проникся к нему уважением. А еще ему в голову пришла странная мысль: если бы они не любили одну и ту же женщину, то вполне могли бы стать друзьями.

Лишь одно обстоятельство так и осталось тайной – рождение близнецов. Даже в полубессознательном состоянии Катриона оберегала своих детей.

Через несколько дней она пришла наконец в чувство и первым делом испуганно ощупала живот.

– Не переживай: в порядке твой ублюдок, – резко произнес Гленкирк и вышел, оставив ее на попечении служанок.

Крепкий молодой организм Катрионы быстро набирал силы. Скоро вернулся здоровый цвет лица, а тело с каждой неделей становилось все свежее и полнее. Все свое время она теперь проводила с детьми или отдыхала. Одна лишь Бесс была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что на сей раз ребенок, которого носит мать, не от ее отца, – однако воевать больше не хотела. Чтобы их отношения стали более теплыми, она попросила Кэт взять ее в крестные матери к новорожденному, на что та, польщенная, тут же согласилась.