Горбачев по-прежнему считал, что важнейшим рычагом, который поможет возродить страну, является коммунистическая партия и ее чиновники, сидевшие на всех общественных уровнях. Партия оставалась костяком советского строя еще со времен Ленина; партийные аппаратчики, заседавшие на всех этажах власти (во главе республик, областей, крупных и малых городов и сел), отвечали не только за идейную чистоту и социальный конформизм, но и за объемы производства. Сам Горбачев олицетворял то, что он считал еще неиспользованным потенциалом партии. И если раньше он без устали разъезжал по Ставрополью и уговаривал людей, чтобы они работали больше и лучше, то теперь он принялся колесить по всей стране, высматривая недостатки и ища людей, которые бы эти недостатки исправили. В июне 1985 года он съездил на Украину, а в сентябре – в Сибирь. И там и там он то обрушивался с острой критикой на нехватку чего угодно (сибирский Нижневартовск, “200-тысячный город – и не имеет сегодня хорошего кинотеатра! О чем думают партийные, советские, хозяйственные работники?”), то требовал “перестройки в методах работы, а она всегда начинается с изменения психологического настроя людей. Не будет такой перестройки в умах – не будет ее и в практической деятельности”[737].

Горбачев не давал прямых указаний партийным руководителям равняться на него самого. Наоборот, когда Василий Демиденко, первый секретарь обкома из Казахстана, принялся побуждать коллег перенимать “горбачевский стиль”, Горбачев резко выступил против “никому не нужных восхвалений”. Но при этом советы, которые он давал другим, были очень близки его собственным девизам – “быть поближе к народу, активнее общаться с трудящимися, уметь вести их за собой”. Руководители должны вначале “выслушать людей, разобраться в ситуации”, а не “поучать, давать указания” с ходу[738].

Первое время Горбачев думал, что его новый курс приносит плоды, – или, по крайней мере, говорил, что так думает. “Сегодня мы знаем, что необходимо делать и каким образом идти к достижению поставленных целей”, – уверял он 4 марта 1986 года Гаса Холла, руководителя компартии США, посетившего СССР[739]. Он с удовлетворением отмечал новую – “творческую” и “откровенную” – атмосферу, царившую на XXVII съезде КПСС, совершенно не похожем на тот “хорошо поставленный и срежиссированный театр” – “вплоть до дозированных аплодисментов”, каким являлись былые съезды[740]. Он расширил понятие “перестройки”, которое стало охватывать практически все сферы жизни: “Надо перестраивать всерьез методы управления экономикой, социальную политику, как и политическую и идеологическую работу. Все это назрело и на съезде со всей силой подтверждено”[741]. Запад беспокоят уже не столько советские ракеты, хвастал Горбачев, сколько мысль о том, что “новая команда” в Кремле добьется успехов[742].

В действительности же представление о том, будто одно только ускорение способно дать стране живительный импульс, было утопией. Беда заключалась в том, что эта утопия опиралась на то самое основание, которое и породило экономический застой. Лишенный всякой гибкости процесс централизованного планирования, к тому же полностью непрозрачный, попросту душил любые научные и технические инновации. Машиностроительные предприятия, работу которых Горбачев надеялся подстегнуть, с большим трудом находили сбыт для своей низкокачественной продукции. Сельскохозяйственное производство сильно отставало, хотя государственные субсидии, призванные его нарастить, продолжали увеличиваться. Если поначалу товарный дефицит касался в основном импортных предметов роскоши, то со временем он охватил обычные потребительские товары и перекинулся на все, вплоть до продуктов питания. В народе даже прижилось особое словцо: товары теперь не просто “покупали”, а “доставали” – всеми правдами и неправдами, чаще всего “по блату”. Но самая большая неприятность произошла с нефтью. В 1970-е и в начале 1980-х годов высокие цены на нефть и газ держали советскую экономику на плаву, наполняя казну, позволяя закупать товары за границей и выплачивать внешние долги. Теперь же мировые цены на нефть упали: если в ноябре 1985 года баррель стоил 31,75 доллара, то весной 1986 года за него давали только 10 долларов[743]. Добыча нефти в СССР тоже снизилась (в 1985 году – на 12 миллионов тонн) – и это именно тогда, когда Москве требовалось экспортировать больше нефти, чем когда-либо прежде, чтобы закупать зерно за рубежом[744].

Другая причина, по которой Горбачев не мог придумать эффективные способы решения экономических проблем, заключалась в том, что, даже поднявшись на вершину власти, он сам точно не знал, насколько тяжелое положение в стране. До той поры он просто не имел доступа к мрачной статистике, которую его предшественники старательно засекречивали. По словам экономиста Николая Петракова, который позже стал главным экономическим советником Горбачева, большинство советских руководителей вообще не желали знать правду. Они предпочитали жить под идеологическим девизом: “Если факты противоречат теории, тем хуже для фактов”. Горбачев же хотел знать правду, но ее не так-то легко было выбивать из чиновников всех уровней: они старались скрыть ее, чтобы избежать наказания. Петраков вспоминал, что действительность обелял сам “социалистический язык”, в лексиконе которого имелось множество синонимов для обозначения успеха, зато к неудачам постоянно применялись такие эпитеты, как “временные” или “частичные”[745].

Поэтому неудивительно, что “ускорение” забуксовало. В конце ноября 1985 года был запущен всего 51 % строительных проектов, запланированных на тот год, и лишь треть самых важных. Сельскохозяйственной продукции тоже было произведено меньше, чем ожидалось, – отчасти из-за того, что до 30 % кормов просто сгноили. В последние четыре дня октября заводы и фабрики устроили сумасшедшие гонки, рассчитывая наверстать упущенное и выполнить месячный план – 40 % грузовых вагонов и станков, 22 % телевизоров. “Какое уж тут качество продукции!” – сетовал Горбачев. Из-за задержек с запуском новых заводов общий объем производства снизился на 15–17 миллионов рублей, а выплавка стали уменьшилась на 9 миллионов тонн из-за недостаточной загрузки существующих заводов[746].