— Пожалуй, — сказал я задумчиво, — на рыбалку уже не пойдут.

— На... рыбалку?

— Это камни, — ответил я трезво. Всмотрелся в лицо одного, голос мой дрогнул: — Просто хорошо выполненная работа...

Зайчик, повинуясь толчку в бок, пошел дальше, а за спиной прозвучало:

— Сэр Светлый, а что вы называете хорошо выполненной работой?

— Леди, — сказал я. — Близится ночь, а вы меня страшилами пугаете. А я так кустов боюсь.

— Но это же были люди?

— Кто знает? — ответил я с неохотой. — Может быть, они все были свиньями, гадами, сволочами! Но не спрашивайте, что их превратило в камень.

— Я не столь высокого мнения о ваших знаниях, — прозвучал сухой ответ. — Просто...

— Забудьте, — посоветовал я.

Она умолкла, но у меня самого перед глазами окаменевшее лицо одного-единственного из всей компании, который, похоже, успел увидеть что-то ужасное, но еще не успел испугаться, только-только увидел, и это осталось в камне: страшное мгновение, когда информация от глаз начала поступать к лицевым мускулам.

Озноб пробирает только от мысли, что нечто, превратившее музыканта и его приятелей в камень, могло не издохнуть, а все еще бродит в этом странном мире, где нет солнца, нет звездного неба, нет смены дня и ночи. Я время от времени задействовал и запаховое зрение всякий раз хватаясь за луку седла, изучал все признаки которые могут сообщить об опасности, часто стрелял из лука просто в кусты, где что-то возится подозрительно или же тепловое зрение подсказывало, что там затаилось нечто живое и крупное.

Так же на ходу прошивал стрелами ветки деревьев, сбивая существ, что могут оказаться над головой. Бобик всякий раз подбирал добычу и приволакивал с триумфом. Леди Беатриса бледнела и закатывала глаза: звери в самом деле как будто вышли из кошмарного сна.

Я сказал наконец:

— Чем дольше с вами еду, тем сильнее уверен, что Ева съела не только яблоко, но и змея.

Леди Беатриса охнула:

— Это вы к чему?

— Вы так пугаетесь ерунды, что я вот прям щас готов вас взять на руки и успокаивать, успокаивать... Я только не понял, на что именно вы меня уговариваете? На всякий случай запомните, если меня долго уговаривать, меня ж и уговорить недолго...

Она фыркнула утомленно:

— Ваш простонародный юмор меня уже утомил. Это я не могу понять, чего вы им добиваетесь?

— Взаимопонимания, — ответил я важно. — Ведь легче нести ахинею, чем бревно! Но в действительности все не так, как на самом деле, леди Беатриса! Вот у вас сколько сейчас друзей?..

Она на миг задумалась, но тут же надменно наморщила носик.

— Больше, чем у вас, сэр Светлый.

— Удивительно, — сказал я, обращаясь не столько к леди Беатрисе, как к Бобику и Зайчику, — всякий из лордов без труда скажет, сколько у него овец, но не всякий сможет назвать, сколько он имеет друзей, настолько они у вас не в цене. Стыдно, господа!

Бобик помахал хвостом и сообщил взглядом, что ему нисколько не стыдно, так как с этим у него все в порядке, а леди Беатриса лишь засопела и холодно смолчала.

Пес убежал вперед и остановился на краю странной поляны. Деревья опасливо застыли по окружности, а на поляне только черные папоротники, в самом центре — плита из черного камня, настолько черного, что ни блика, ни отсвета, словно это сама тьма.

— Обойдем, — сказала леди Беатриса дрожащим голосом.

— Послушай женщину и поступай наоборот, — пробормотал я, спешиваясь, — никогда не ошибешься...

Растения упруго покачивались, некоторые я подминал сапогами, но ни хруста, ни треска, а когда я оглянулся, они поднимались такие же упругие и неповрежденные. Пес неохотно двинулся за мной, потом обогнал, сделал круг вокруг могильного камня.

Ни надписи, ни цифр, только безукоризненно правильное белое лицо смотрит из камня. Сперва мне показалось, что оно в глубине камня, потом увидел выдвинувшимся мне навстречу, то ли в самом деле, то ли умелая оптическая иллюзия, но по спине побежали мурашки. Лицо слишком правильное, безукоризненное, даже не определишь, мужчина или женщина.

Я отдал салют.

— Мое почтение... и мои искренние соболезнования.

Леди Беатриса ахнула, а Пес подпрыгнул. Темные папоротники зашевелились, в центре каждого поднялся стебель, на котором раскрылись мертвенно-белые цветы. Я смотрел ошалело, неуверенно ухватил один стебель, тот с легкостью отделился, оставшись в моей ладони.

— Ага, — сказал я, — очень удобно...

Леди Беатриса попискивала, когда я прошелся по поляне, нарвал цветов и, опустившись на одно колено, возложил перед могильным камнем. Некоторое время ничего не происходило, затем лицо повернулось ко мне в глазах загорелось золотое пламя. Раздался голос, объемный, могучий, идущий со всех сторон:

— Мы победили?

— Да, — ответил я без колебаний.

— Где Золотая Когорта?

— Мы победили, — повторил я, в то время как мозг лихорадочно перебирал варианты ответов, — но победа далась дорогой ценой...

Голос долго молчал, а когда зазвучал снова, в нем слышались гордость и горечь:

— Понимаю... Тем выше наша слава.

— Да, — ответил я. — Вечная слава павшим героям!

Голос произнес торжественно:

— Я знал, что сюда они не придут.

— Да, — ответил я. — Никто не забыт, ничто не забыто. Теперь к мемориалам героев буду приходить дети, чтобы преисполниться... да. И воодушевиться. Спите спокойно, сэр. Отечество вас не забыло.

Когда мы ушли, леди Беатриса долго посматривала с боязнью, даже с ужасом, но, когда расположились на - короткий отдых, сказала уже другим тоном:

— А все же, сэр, мне показалось, что вы разговаривали недостаточно почтительно.

— Разве?

— Да, — сказала она обвиняюще. — Вы говорили правильные слова, но в душе как будто смеялись!

Я сдвинул плечами.

— Возможно. Но это смех сквозь слезы. Я видел грандиознейшие битвы... Правда, они отгремели еще до моего рождения. Победители наставили величественные монументы павшим, зажгли там Вечные Огни... Однако о них вспоминают только в особых случаях. Да-да, когда им самим что-то надо. Тогда приходят сами и даже приводят детей... раз в год! А в остальное время никому нет дела до павших героев. Царствуют те, кто выжил. Не важно, как, какой ценой...

Она помолчала, даже отвернулась, но я видел, как бросает на меня взгляды искоса. Стоп, сказал я себе трезво, не выходи из образа самовлюбленного шалопая.

Красноватая, вытоптанная до звона дорога уходит вдаль, впереди редкий лесок, а дальше на лиловом небе красиво и грозно горят каменные башни массивного, как отесанная гора, замка. Две башни явно жилые, еще две намного тоньше и выше, сторожевые. Замок выглядит плотно застроенным, судя по виднеющимся крышам, массивным и неприступным для быстрого штурма.