Ну – и еще Думайка. Он родился там и хоть довольно рано отправился в мир, но ведь иногда все же возвращался. Последнее время чаще ночами, прикрывая лицо капюшоном, но это только ухудшало дело. Запретный плод пахнет гораздо слаще. И делится своим запахом с каждым, кто хотя бы слегка прикоснется к нему.

Можно было бы спросить ее о…

О Махрусе сладчайший! Что копошится в этой несчастной, опаленной, как у свиньи, голове? Сентиментальная болтовня и баба-уродина с огромными ступнями?

Не делай этого, Дебрен! К большому, светлому, теплому дому с видом на красивый сад ведет не эта дорога. А ту, правильную, ты уже наполовину прошел. Дом близко, а в доме может… может, несмотря на все…

– Ольрик! Ты меня хорошо слышишь?

– А чего б не слышать? Вы ж на месте стоите, хоть и подпрыгиваете от холода.

– Скажи кордонерам, что я пошел искать. И здешних, и выпавших из "кишки". Потому что Ганза не только за своих людей отвечает, но и за пассажиров тоже.

– Верно ли я вас понял, господин Дебрен?! Хотите в лес пойти?! Сейчас?! У вас что, ум за разум зашел?

– И еще скажи, что наши подкрепления из Фрицфурда уже в пути. Потому что – повтори им еще раз – мы наших в беде не оставляем, так что княжеские кордонеры могут возвращаться домой, тут им делать нечего.

– Так ты действительно из Фрицфурда, Дебрен? Не шутил? – Дебрен развернулся на пятке и направился к дому. – Останься, не делай глупостей! Погибнешь там!

Ольрик был всего-навсего установщиком зеркал, не телепатом. Но магуновы мысли, пожалуй, читал.

Яма оказалась гораздо глубже, чем он предполагал. Нога погрузилась в снег по самый пах. Дебрен грохнул сначала котелком по обледеневшей земле, а потом лбом о котелок. В глазах потемнело – немного от неудачно самортизированного падения, немного от потери светового шарика, который, слушаясь заклинания, держался на стопу выше бровей и в сажени перед головой. Стопой выше и саженью дальше сейчас, чума и мор, перед ним была либо сплошная скала, либо промерзшая земля. Холод! И еще раз чума и мор! К черту пошла вся работа, его аж хватануло между ушами и верхней частью позвоночника, когда засевшее в подсознании заклинание пыталось удержаться в положенном месте. Но еще не родился тот, кто бы изнутри наполнил скалу светом.

Дебрен отрыгнул всю съеденную кашу – во всяком случае, ту, которую не успел переварить. К счастью, ее было немного. Или, скорее, к несчастью. Ужасно много энергии пролетело впустую сквозь его окостеневшее тело. Почти без пользы, как вода сквозь сито. А ведь еще не полночь.

Господи, как холодно! Он не в состоянии был даже схватить губами хоть немного снега и очистить пищевод от заполнявшей его кислятины. Снег холодный. А он ненавидел холод. Теперь – больше, чем когда-либо.

Надо подняться и идти дальше. Пожалуй, это удастся. Пожалуй, он не сломал ногу. Пожалуй, боль сломанной ноги пробилась бы сквозь онемение?

А может, остаться здесь? Забиться в снег, как маломерки из северного Драклена, которые вроде бы рождаются, живут и умирают от старости в домишках из ледяных блоков? Он что-то об этом читал. От скуки. На раскаленной, как печь, в огне южного солнца галере "Арамизанополисанец", мечтая об осколке северного дракленского ледяного домишки, который можно было бы бросить в теплую, как бульон, затхлую воду, скупо приправленную вином. Даже трудно поверить. Неужто и вправду он, Дебрей, плавал в такой роскоши? В собственном поту?

Надо встать. Яма в снегу – вещь хорошая, если у тебя есть что-нибудь на хребте, кроме собственных позвонков. Голому она не поможет. Ну, Дебрен, шевелись!

– Замри! Не то пристрелю!

Окрик был негромкий. Точнее – приказ. Голос – женский. Хрипловатый, деловой голос. Требующий серьезно и буквально выполнять сказанное. Дебрен неподвижно замер в заполненной глубоким снегом канаве. Пытался вспомнить, как выглядело все кругом, прежде чем он хватанулся лбом о воткнувшийся в сугроб котелок и тем самым погасил шарик. Это было нелегко, потому что он пользовался направленным светом, который трудно наколдовать, потребляющим меньше энергии и не бьющим в глаза. Свет падал на землю и хорошо указывал дорогу. Однако по сторонам было хуже, а с верхом – и совсем скверно. Слева раскинулся покрытый сеткой трещин откос, вдоль которого он двинулся, вглядываясь в следы беглецов. Именно оттуда ему угрожали. Паршиво. Уступ был высокий и длинный, даже при дневном свете пришлось бы долго присматриваться, чтобы увидеть сирену, а это, несомненно, была она. Сомнительно, чтобы по склонам Чернухи в эту ночь шлялась какая-нибудь другая воинственно настроенная зверюга, в голосе которой невозможно уловить признаков страха. Это в равной степени касалось всего Лонска и, пожалуй, некоторых соседних стран. В середине декабрьской ночи горные леса Биплана были наверняка так же безлюдны, как вызывающий ужас югонский Сухар.

– Если ты та, которую я ищу, – сказал он медленно, – то не выстрелишь. Во-первых, не из чего…

– Тише.

Она находилась довольно далеко, по меньшей мере в десяти шагах. Только поэтому не говорила шепотом. Дебрен сразу догадался, в чем дело.

– Я один, – сказал он. Тихо.

– Не вижу факела. А свет видела. Где второй? Говори, или…

– Второго нет. Это был волшебный огонек, не факел.

Он немного рисковал, но и надеялся на удачу. Людей, пользующихся магией, лучше убить поскорее, если их сочтут врагами. Но с другой стороны, чародей, которого не убили сразу, мог потом чувствовать себя в большей безопасности.

Что-то зашуршало наверху и немного позади. Тихо стукнул скатывающийся с откоса камень, который тут же мягко шлепнулся в снег.

– Где у тебя… Ты голый?

Значит, она только сейчас его увидела. Или врала. Разбитая голова пока что в расчет не шла.

– Прикрыться нечем, – сказал он с горечью, слегка постукивая зубами. Хотя она была где-то высоко и позади, он крепко прижал котелок к животу. К нижней его части. Не только потому, что каша хорошо держала тепло и котелок все еще немного согревал. – А неплохо бы. Прости за такой вид, госпожа.

– Ляг лицом к земле. Руки в стороны.

Наверху наверняка не было недостатка в камнях. Впрочем, возможно, она не умела их бросать, а может, не была уверена, что попадет в человека, которого загораживают ветки деревьев и кустов, какие-то валуны, выпуклости откоса. Возможно.

Он предпочитал не выяснять. А еще предпочитал не задаваться вопросом, умеют ли сирены быстро изготавливать луки и стрелы из подручных материалов. У нее был топор, была одежда, которую можно разорвать на полоски, а из них свить тетиву, вокруг – полно деревьев. Боевого оружия в таких условиях не соорудишь, но легкий лук против мелкой зверюшки – да. А голый или даже легко одетый человек – недурной аналог мелкой зверюшки. Если посчастливится и стрела угодит не в кость, то можно прикончить его с первого захода. Не сразу, конечно, – но тем хуже только для него.