Джейн обожала красный бархат, который до сих пор еще висел на окнах. Он был покрыт слоем пыли. Как-то в ярости она сорвала балдахин, скрывавший круглую кровать, и теперь укрывалась им, когда мерзла.

Красные в серебряную крапинку обои загрязнились, так как Джейн имела привычку швырять в своих любовников бутылками, лампами, посудой. Вот почему ей было трудно удержать кого-нибудь в своей постели больше двух недель.

Последний любовник, мускулистый торговец Хитч, терпел эти припадки буйства дольше остальных. Затем, с философским спокойствием избив ее до бесчувствия, стащил у нее с пальца кольцо с бриллиантом и отправился искать лучшее место и более приятное общество. Зато оставил наркотики. По-своему Хитч был гуманистом.

Уже больше двух месяцев Джейн не занималась сексом, но это не особенно беспокоило ее. Если хотелось испытать оргазм, достаточно было вколоть иглу под кожу и отправиться в путешествие. Джейн нисколько не трогало, что никто к ней заходил, никто не звонил. За исключением За исключением коротких промежутков между заправками. Тогда она становилась слезливой, ее охватывала жалость к себе. И ярость. В основном она чувствовала ярость.

Фильм не имел ожидаемого успеха, поэтому быстро перекочевал с экрана на видеокассеты. Но Джейн так спешила увидеть готовый фильм, что не оговорила права на видео, к большому неудовольствию своего адвоката. В результате она вышвырнула его, поступив, как сочла нужным.

Кино не сделало ее богатой. Жалкой сотни тысяч фунтов хватило ненадолго, а новая книга переписывалась. Следовательно, аванс Джейн получит, только когда идиот, пишущий за нее, завершит работу.

Старый ее источник иссяк. От Брайана уже не поступало никаких чеков. Джейн горевала не только из-за денег: ведь пока Брайан платил, он помнил о ней.

Она радовалась, что он так и не нашел истинного счастья, гордилась тем, что тоже приложила к этому руку. Раз она не может получить Брайана, так хотя бы позлорадствует, что никакая другая женщина не способна удержать его.

Иногда Джейн представляла себе, как Брайан возвращается к ней, умоляет о прошении, как они занимаются на красной бархатной кровати неистовым сексом. В этих мечтаниях тело у нее было упругим, гладким, молодым.

Джейн всегда представляла себя только такой, хотя давно ожирела. Груди спущенными воздушными шарами свисали до того места, где когда-то была талия. Белый, как у рыбы, живот уродовали многочисленные складки дряблого жира. Мышцы на руках и ногах при каждом движении колыхались, словно желе. Под слоем жира стало трудно находить вену, и Джейн наобум всаживала иглу, но попадания случались редко.

Она оплакивала это, как мать оплакивает умершего ребенка.

Встав с кровати, Джейн включила торшер. Свет она не любила, но ей нужно отыскать трубку. Длинные сальные волосы были светлыми только у концов. Джейн собиралась выкрасить их в «убойный бежевый» фирмы «Клэрол», но потеряла коробку в заваленной мусором спальне. Черная кружевная сорочка размером с палатку, в которой поместились бы два взрослых человека с собакой, делала ее похожей на какой-то безумный персонаж из порнографического ужастика.

Затяжка успокоила Джейн. Она лежала в кровати и строила планы. У нее пока еще хватало ума понимать, что нужны деньги, много денег, чтобы расплачиваться с поставщиком. Ей хотелось иметь красивую одежду, красивых мальчиков, ходить в гости, привлекать к себе внимание.

Джейн курила и улыбалась.

Она знала, как раздобыть деньги, только нужно действовать Умно, очень умно. От наркотика она чувствовала себя хитрой. Настало время разыграть козырного туза.

Порывшись в шкафу, Джейн нашла коробку, где лежала очень красивая бумага всех цветов с ее именем. Полюбовавшись на нее и сделав еще одну затяжку, она взялась за ручку. «Небольшая страховка», — подумала она. Разумеется, имя надо будет оторвать. Она не дура.

Джейн писала медленно, высунув язык, как ребенок. Она осталась так довольна результатом своего труда, что забыла про имя на листе. В коробке нашлись и марки. Радостно мурлыкая, Джейн налепила сначала три штуки, но они смотрелись очень красиво, поэтому она добавила еще одну. Некоторое время она размышляла над адресом и в конце концов написала:

США

Лос-Анджелес, Калифорния

Полицейскому детективу Кессельрингу.

После некоторого раздумья подписала в углу: «Срочно!» — и подчеркнула.

Джейн спустилась с письмом вниз, гадая, куда бы его получше спрятать. В кухне она съела целую пачку мороженого, отправляя его в рот большой салатной ложкой. И тут заметила конверт.

— Глупая девчонка, — пробормотала Джейн в адрес последней служанки. — Даже письмо не может отправить, черт возьми. Надо ее выгнать.

Негодуя, она доковыляла до крыльца, с большим трудом протолкнула конверт под дверь и, вернувшись в комнату, накурилась до одури.

Лишь через неделю Джейн вспомнила о своем плане. Страховка. Она куда-то спрятала письмо, но куда именно? Впрочем, ее беспокоило другое: у нее почти нет еды и наркотиков, последняя бутылка джина выпита. Набирая телефонный номер, Джейн подумала о том, что скоро ей не придется тревожиться о деньгах.

Он ответил после третьего звонка.

— Привет, дорогой.

— Что тебе нужно?

— Ух, как ты мило разговариваешь со старыми друзьями.

— Я спросил, что тебе нужно?

— Поболтать, милок, только поболтать, — хихикнула Джейн. Шантаж доставляет столько радости! — У меня небольшие затруднения с финансами.

— Меня это не касается.

— О, думаю, касается. Видишь ли, при финансовых затруднениях меня обычно начинает мучить совесть. В последнее время я часто вспоминаю о несчастном малыше Брайана, и мне становится плохо от этих мыслей.

— Тебе всегда было наплевать на мальчишку.

— Как ты можешь, дорогой, в конце концов, я ведь мать. Мысли об Эмме, теперь уже взрослой замужней даме, заставляют меня думать о мальчике. Если бы он остался жив, то был бы тоже взрослым.

— У меня нет времени.

— Придется найти. — Голос Джейн изменился. — Я тут подумала, не отправить ли записку тому следователю в Штатах. Не забыл о нем, дорогой? Его фамилия Кессельринг. Надо же, через столько лет я вспомнила.

Джейн усмехнулась. Все считают ее глупой, но скоро все изменится.

Он замешкался с ответом и мысленно выругался.

— Тебе нечего ему сказать.

— Да? Что ж, посмотрим. Наверное, стоит написать ему письмо. Возможно, дело снова откроют, если я назову пару имен. Например, твое…

— Это заденет и тебя. — Голос у него по-прежнему был спокойным, но сам он покрылся потом. — Ты замешана не меньше меня.

— О нет. Меня ведь там не было, правда? Я даже пальцем не прикоснулась к мальчику. — «Как, черт возьми, его звали? Кажется, Дональд или Дэннис. Впрочем, неважно». — Чего нельзя сказать о тебе. Это убийство. И даже после стольких лет остается убийством.