— лаконичная сцена с избиением мальчишки целиком перешла в знаменитое стихотворение Евтушенко «Картинка детства»:

Не помню, сколько их, галдевших, било.

Быть может, сто, быть может, больше было,

но я, мальчишка, плакал от стыда.

И если сотня, воя оголтело,

кого-то бьёт, — пусть даже и за дело! —

сто первым я не буду никогда!

Масштаб Слуцкого предполагал литературное одиночество (не путать с одиночествами другого рода). Его не было, это индикатор. Именно впадение в благие заблуждения, граничащие с мимикрией, лишало Слуцкого непременной для его калибра изоляции. Не житейская общительность и любопытство к людям тому причина. Литературное одиночество выстрадывается, его надо заслужить. Не в меньшей мере, чем получить с небес.

Недооценка себя, недостаточность сверхзадачи — в случае Слуцкого это звучит странновато. А ведь это так. Он сам себя назначил поэтом № 2 (напомним: № 1, по Слуцкому, — Леонид Мартынов). Он сам себе определил шестое небо, а не седьмое:

Седьмое небо — это блеск, и лоск,

И ангельские, нелюдские звуки.

Шестое небо — это ясный мозг

И хорошо работающие руки.

(«Шестое небо»)

Четыре тыщи строк в год...

Март 1968 года. Дома, в Лаврушинском переулке, мёртвый Сельвинский лежал на скамье. Вошедший в квартиру Слуцкий, ни с кем не здороваясь, направился прямо к Сельвинскому и поцеловал его в лоб.

Неладно было и в Харькове, с родителями Слуцкого. Грубо говоря — коммунальная склока. Пришлось ходить по инстанциям, родился документ (исх. 8285. III-68):

Прокурору гор. Харькова

Старшему советнику юстиции

тов. Бобкову Д. Н.

Уважаемый Дмитрий Никитович!

В Харькове, по адресу Московская ул., д. 11 кв. 31 проживают престарелые родители известного советского поэта Б. А. Слуцкого, занимающие одну комнату в двухкомнатной квартире. Их соседи по этой квартире — гр-ка Чигина Г. А. и её муж постоянно терроризируют, оскорбляют стариков, лишая их покоя и отдыха. Мать т. Слуцкого — старая учительница, пенсионер, сообщает, что они были вынуждены пожаловаться в завком по месту работы Г. А. Чигиной, которая, в связи с этим получила предупреждение и это в течение некоторого времени сдерживало её. Но затем издевательства возобновились.

Секретариат Правления Союза писателей СССР просит Вас поручить проверить жалобы А. Н. и А. А. Слуцких и принять по отношению к гр-нам Чигиным необходимые меры предупреждения.

Не откажите в любезности известить нас о результатах.

С уважением

К. Воронков

Секретарь Правления Союза писателей СССР

Чем дело кончилось, неизвестно.

В том 1968 году обострилась борьба за Маяковского. Начиная с 1964 года под Лилю Юрьевну Брик гласно и тайно вёлся подкоп давними недоброжелателями, продолжателями предшественников из двадцатых — тридцатых годов. Они группировались вокруг Музея Маяковского, с 1937 года находившегося в Гендриковом переулке, где Маяковский жил в общей квартире с Бриками, в 1967-м закрытого по инициативе сестры Маяковского Людмилы Владимировны, а в 1968 году переехавшего на Лубянский проезд, в квартиру, где поэт застрелился. Директором музея и одновременно помощником идеолога партии М. Суслова был В. Воронцов, который в паре с литкритиком А. Колосковым напечатал фельетон «Любовь поэта» (Огонёк. 1968. № 16), затем А. Колосков, уже без соавтора, продолжил погром статьёй «Трагедия поэта» (Огонёк. 1968. № 23, 26). Тираж французской газеты «Юманите» со статьёй Эльзы Триоде в защиту Лили Юрьевны в СССР был конфискован.

Основная идея этой кампании заключалась в том, что Брики с их бражкой доканали гения, это было повтором анонимных телефонных звонков тридцатого года в квартиру Бриков (угробили Маяковского!), что главной героиней его лирики была не Лиля Брик, а Татьяна Яковлева.

У Маяковского в самом деле был роман с этой русско-парижской красавицей, и стихи были замечательные («Письмо Татьяне Яковлевой»), и Лиля Брик претерпела нешуточное смятение в ту пору, но эти женские фигуры в судьбе Маяковского совершенно несопоставимы.

Грешки и грехи Лили Юрьевны Слуцкому были хорошо известны, но истина дороже. Да, первой героиней его лирики была не она — Мария «Облака в штанах» возникла из сплава Софьи Шамардиной и Марии Денисовой, но Лиля отменила всех предыдущих и последующих, нередко безжалостно разрушая его матримониальные планы. Она оставалась единственной. Однолюбу Слуцкому это было понятно как никому.

Бесстыдная возня вокруг Маяковского возмутила многих. Константин Симонов дважды, 29 декабря 1966 года и 13 мая 1968 года, пытался опубликовать открытые письма (первый раз в «Известиях», второй — в «Литературной газете») по поводу скандальных статей Воронцова и Колоскова, фальсифицирующих биографию и литературное наследие Маяковского. Письма Симонова не были напечатаны.

Семён Кирсанов в письме в ЦК КПСС от 11 июня 1968 года также просил «принять меры» против «<...> кампании травли и клеветы по отношению к женщине, которая была любимой подругой Маяковского до конца его жизни». С аналогичными письмами в ЦК КПСС обращались также К. Симонов (20 мая 1968 ) и 3. Паперный (19 июня 1968).

Слуцкий написал первому человеку государства:

28 июня 1968 г.

Генеральному секретарю

Центрального Комитета КПСС Брежневу Л. И.

от члена КПСС Слуцкого Б. А.

Уважаемый Леонид Ильич!

Хочется привлечь Ваше внимание к некоторым обстоятельствам литературной жизни.

На протяжении последних лет литературоведы Воронцов и Колосков выступают со статьями, посвящёнными отношениям Владимира Маяковского с его семьёй и друзьями.

Главная задача этих выступлений — опорочить Лилю Юрьевну Брик, самого близкого Маяковскому человека, женщину, которую он любил всю жизнь и о которой писал всю жизнь.

Таким образом, накануне юбилея поэта ставится под сомнение большая часть его любовной лирики.

С развязной грубостью, в манере детективного бульварного романа, Воронцов и Колосков пытаются доказать, что ближайшие друзья Маяковского — Асеев, Третьяков, Осип Брик, Кирсанов активно участвовали в травле, подготовившей самоубийство поэта. В том же уничижительном духе трактуются многие выдающиеся деятели советской культуры, например, Илья Эренбург.

Оскорбляются люди, которых Маяковский любил, мнением которых он дорожил, вместе с которыми он строил советскую культуру. Замалчиваются десятки печатных заявлений Маяковского с высокой оценкой этих людей.

Оспорить эти утверждения Воронцова и Колоскова в печати практически невозможно. Я (так же, как и многие другие литераторы), обращался в «Известия» и «Литературную газету», но мне было отказано.

Таким образом, совершенно новая «концепция» жизни и творчества Маяковского утверждается