— Нет, Ваша честь.

— Но тогда кто вы, черт возьми?

— Я не исповедую никакую религию, — ответил Роб Джей и заметил, что судья посмотрел на него так, словно получил личное оскорбление.

— Ваша честь, вы позволите мне подойти к скамье? — произнес чей-то голос из задней части помещения. Роб Джей увидел, что это Стивен Хьюм, служивший юристом на железной дороге с тех самых пор, как Ника Холдена избрали в Конгресс. Судья Аллан дал ему знак приблизиться.

— Конгрессмен, — кивнул судья.

— Судья, — улыбнувшись, поприветствовал его Хьюм. — Хочу лично поручиться за доктора Коула. Он один из самых выдающихся джентльменов в Иллинойсе, и как врач служит людям днем и ночью. Все знают, что его слово крепко. Если он говорит, что не может сражаться из-за своих убеждений, то благоразумному человеку никаких иных доказательств не требуется.

Судья Аллан нахмурился, размышляя, не назвал ли его только что неблагоразумным этот юрист с политическими связями, и решил, что безопаснее всего будет наградить свирепым взглядом несчастного Роджера Мюррея.

— Продолжим процесс натурализации, — объявил он, и Роб Джей без дальнейших проволочек стал гражданином.

Возвращаясь в Холден-Кроссинг, он предался странным, печальным воспоминаниям о родине скоттов, от которой он только что отрекся, но его радовал тот факт, что он стал американцем. Вот только у страны было огромное количество проблем. Американский Верховный Суд решил, что Дред Скотт — раб, раз и навсегда, поскольку Конгресс не имел юридических полномочий на то, чтобы отменять рабство на территории отдельных штатов. Сначала южане возликовали. Но скоро их охватил гнев, потому что лидеры Республиканской партии заявили, что не считают решение суда имеющим обязательную юридическую силу.

Роб Джей был убежден, что вердикт Верховного Суда несправедлив. Жена и старший сын стали яростными сторонниками Юга. Через свой тайник Роб переправил множество беглых рабов в Канаду, и за это время несколько раз попадал в опасные ситуации. Однажды Алекс сказал ему, что накануне ночью увидел на дороге Джорджа Клайберна, приблизительно в миле от овечьей фермы.

— Представляешь, он просто сидел на вершине груженной сеном телеги. В три часа ночи! Ну, что ты об этом скажешь?

— Думаю, что тебе нужно очень постараться, чтобы суметь встать раньше трудолюбивого квакера. Но что ты делал в три часа ночи на дороге? — спросил отец, и сыну пришлось выкручиваться, чтобы обойти стороной тему ночного пьянства и развлечений с женщинами на пару с Мэлом Говардом. Понятно, что вопрос о странных принципах работы Джорджа Клайберна больше не поднимался.

Другой ночью, в тот момент, когда Роб Джей запирал сарай, неожиданно появился Олден.

— Не могу уснуть. У меня закончилась бражка, и тут я вспомнил, что спрятал немного в сарае. — Работник поднял кувшин и предложил присоединиться к нему.

Зная, что алкоголь ослабляет дар, Роб Джей пил редко. Однако, не желая вызывать у Олдена лишних расспросов, он откупорил кувшин, сделал глоток и закашлялся. Олден расхохотался.

Робу очень хотелось, чтобы работник убрался подальше от сарая как можно скорее. В тайнике, по другую сторону двери, прятался пожилой негр с астматическими хрипами. Временами они усиливались, и Роб Джей опасался, что хрипы могут быть услышаны в том месте, где стояли они с Олденом. Но тот никак не хотел уходить. Сидя на корточках, он демонстрировал, как пьют виски чемпионы: засунув палец в ручку, водрузив раскачивающийся кувшин себе на локоть и приподняв последний так, чтобы можно было отправить нужное количество неразбавленного виски прямо в рот.

— В последнее время на ферме тихо? — спросил Роб Джей, вспомнив ночное происшествие со стрельбой.

Олден пожал плечами.

— Чаще всего я вечером моментально засыпаю: устаю от работы. Когда я не сплю, заснуть мне помогает пара глотков.

После смерти Идет Поет вид у Олдена стал куда более усталым.

— Нужно найти еще одного работника, чтобы он помогал тебе работать на ферме, — заметил Роб Джей — наверное, уже в двадцатый раз.

— Трудно отыскать хорошего белого, который согласится работать на дядю. С ниггером я работать не стану, — тут же добавил Олден. На этот раз Роб Джей задумался, насколько хорошо их разговор слышен в сарае.

— Кроме того, теперь со мной работает Алекс, и у него неплохо выходит.

— Правда?

Олден выпрямился. Его шатало. Должно быть, прежде чем прийти за добавкой, он успел влить в себя изрядное количество алкоголя.

— Черт! — возмущенно воскликнул он. — Доктор, вы никогда не отдаете должное этим паршивцам! — Крепко сжимая в руках кувшин, Олден поковылял обратно к своей хижине.

Однажды, когда лето уже катилось к концу, в Холден-Кроссинг забрел пожилой китаец, чье имя так и осталось неизвестным. Когда его отказались обслужить в салуне Нельсона, он нанял проститутку по имени Пенни Дэвис, велев ей купить бутылку виски и отвести его к своей лачуге, где на следующее утро и умер, прямо в ее кровати. Шериф Грэм заявил, что не потерпит в своем городе шлюху, которая делила постель с узкоглазым, а затем предлагала то же самое белым, и он лично принял меры, чтобы Пенни Дэвис покинула Холден-Кроссинг. Затем он распорядился погрузить тело китайца в фургон и доставить его коронеру.

В тот день, когда Роб Джей подошел к своему сараю, его уже ждал Шаман.

— Никогда не видел человека с Востока.

— Этот вот, к сожалению, мертв. Ты ведь знаешь об этом, правда, Шаман?

— Да, папа.

Роб Джей кивнул и открыл замок.

Тело было накрыто простыней, и он убрал ее, свернул и положил в старое деревянное кресло. Его сын был бледен, но спокоен и пристально изучал лежащий на столе труп. Китаец был маленького роста, худым, но мускулистым, глаза у него были закрыты. Цвет его кожи находился где-то посередине между бледностью белого и краснотой индейца. Ногти на ногах у него пожелтели и загрубели, их давно не обрезали; посмотрев на них глазами сына, Роб растрогался.

— А сейчас мне нужно делать свою работу, Шаман.

— Можно мне посмотреть?

— Ты уверен, что хочешь этого?

— Да, папа.

Роб взял скальпель и вскрыл грудную клетку. Оливер Уэнделл Холмс умел театрально представить смерть: Роб же все описал простыми, доступными словами. Он предупредил, что внутренности человека воняют хуже, чем любая дичь, которую мальчику приходилось свежевать, и посоветовал Шаману дышать через рот. Потом он добавил, что остывшая ткань — это уже не человек.

— Что бы ни делало этого человека живым — кое-кто называет это душой, — оно уже оставило его тело.

Лицо Шамана было бледным, но в глазах светился интерес.

— И эта его часть отправляется на небеса?

— Я не знаю, куда она отправляется, — мягко сказал Роб. Взвешивая органы, он позволил Шаману вести записи. — Вильям Фергюсон, мой наставник, часто говорил, что дух оставляет тело, словно опустевший дом, и потому мы должны относиться к телу с почтением и осторожностью, из уважения к человеку, который раньше там обитал.