Действие в рассказе Моэма разворачивается в 1917 году — британский тайный агент Эшенден, выполняя задание, едет в поезде по Транссибирской железной дороге. В вагоне он знакомится с американским предпринимателем мистером Харрингтоном, очень говорливым и невероятно привередливым человеком. Потом страну охватывает революция, и Эшенден уговаривает Харрингтона бежать на поезде на север, пока еще можно. Но американец не хочет уезжать без своей одежды, которую он отдал в стирку в петроградской гостинице. Он возвращается в гостиницу за одеждой, но на улице его убивает революционная толпа. Это рассказ о риске («человеку всегда легче пожертвовать жизнью, чем выучить таблицу умножения»[76]) и о том, как важно бывает вовремя сбежать. Эшенден садится в поезд и успевает выехать из России через Финляндию.

Едва ли кагэбэшники, занимавшиеся прослушиванием разговоров, разбирались в английской литературе начала ХХ века, и еще менее вероятно, чтобы они сумели разгадать эту загадку и принять меры меньше чем за сутки. И все же Гордиевский играл с огнем.

Его бунт всегда носил отчасти культурный характер — это был бунт против советского убожества. Оставляя туманный намек с аллюзией на произведение западной литературы, он как бы делал прощальный выстрел — демонстрировал собственное культурное превосходство. Неважно, удастся ли его побег, кагэбэшники потом обязательно будут просматривать расшифровки его телефонных разговоров — и уже задним числом поймут, что над ними напоследок посмеялись. Тогда они возненавидят Гордиевского еще больше — а может быть, и невольно зауважают.

Ежегодный визит к королеве в Балморал был одной из тех премьерских обязанностей, которые нравились Маргарет Тэтчер меньше всего. Традиция, согласно которой премьер-министры Британии каждое лето гостили несколько дней в этом королевском замке в Шотландии, была, по словам самой Тэтчер, «скучной и пустой тратой времени»[77]. Королева тоже не очень-то жаловала госпожу Тэтчер и высмеивала ее мелкобуржуазный выговор, называя его «королевским шекспировским нормативным произношением образца 1950 года». Тэтчер отвели не покои в самом замке, а отдельную хибарку на прилегающей территории, и там она проводила целые дни со своими красными чемоданчиками для документов и единственным секретарем, стараясь держаться как можно дальше от королевского мира с его волынками, веллингтонами и корги.

В четверг, 18 июля, Кристофер Кервен договорился о срочной встрече с личным секретарем Тэтчер Чарльзом Пауэллом на Даунинг-стрит, 10. Там, в зале для закрытых заседаний, К рассказал Пауэллу, что операция «Пимлико» уже задействована и теперь необходимо получить личное согласие премьер-министра на ее проведение.

Чарльз Пауэлл, самый надежный и доверенный советник Тэтчер, был посвящен во все глубочайшие секреты ее правительства. Он стал одним из немногих чиновников, которых ознакомили с делом Ноктона, и позже он называл планировавшуюся попытку побега «единственным большим секретом», о каком ему когда-либо доводилось слышать. Ни ему, ни Тэтчер не сообщали настоящего имени человека, которого премьер-министр прозвала мистером Коллинзом. Пауэлл не сомневался, что Тэтчер даст добро, однако сам план побега был «чересчур секретным для телефонного разговора». Разрешение на операцию придется получать лично, причем выполнить это задание мог только сам Пауэлл. «Я даже не мог рассказать никому в № 10, за какое дело я берусь».

В тот же день Пауэлл покинул Даунинг-стрит, не сказав никому ни слова о том, куда он отправляется, доехал на поезде до Хитроу и вылетел в Абердин (билет на самолет он резервировал самостоятельно). («Дело было настолько секретное, что потом у меня возникли сложности с получением компенсации за дорожные расходы».) Там он арендовал автомобиль и под проливным дождем помчался на запад. Замок Балморал, с 1852 года служащий летней резиденцией королевской семьи, представляет собой внушительную гранитную громаду, украшенную башенками и стоящую среди шотландских вересковых пустошей площадью 20 тысяч гектаров. В пасмурный и влажный шотландский вечер его очень трудно было отыскать. Время бежало, и к тому времени, когда Пауэлл наконец подъехал к массивным воротам замка на своей маленькой арендованной машине, он успел порядком вымотаться и разнервничаться.

Шталмейстер, или главный конюший королевского двора, стоявший у ворот, разговаривал по телефону. Он вел обсуждение на высшем уровне, касавшееся дела величайшей важности: королева желала взять на время видеомагнитофон у королевы-матери, чтобы посмотреть сериал «Папашина армия». Переговоры продвигались с большим скрипом.

Пауэлл попытался прервать разговор, но шталмейстер вынудил его умолкнуть, смерив ледяным взглядом. Таким взглядам наверняка специально обучают в шталмейстерских школах.

В течение еще двадцати минут, пока Пауэлл переминался с ноги на ногу и нетерпеливо поглядывал на наручные часы, конюший продолжал говорить о монаршем видеомагнитофоне, о его точном местонахождении и о том, что его нужно перенести из одного замкового зала в другой. Наконец, эту сложную задачу удалось решить. Пауэлл назвал себя и сказал, что ему необходимо срочно увидеться с премьер-министром. После очередной долгой проволочки его провели к личному секретарю Ее Величества, сэру Филипу Муру (позднее — барону Муру Вулверкотскому, кавалеру ордена Бани i-й степени, кавалеру Большого креста Королевского Викторианского ордена, кавалеру ордена Святых Михаила и Георгия, кавалеру ордена «За верную службу королеве» и члену Тайного совета), главному хранителю секретов королевы. Это был придворный, наделенный врожденной осторожностью, не привыкший ни на йоту отступать от протокола. Позже, выйдя в отставку, он сделается пожизненным камергером. Он очень не любил, когда его торопят.

— Зачем вам встречаться с миссис Тэтчер? — спросил он.

— Этого я не могу вам сказать, — ответил Пауэлл. — Это тайна.

Чувство благопристойности Мура было задето.

— Мы не можем пускать в поместье Балморал посторонних, не зная, зачем они сюда явились.

— Что ж! Вам придется это сделать, потому что мне необходимо увидеть премьер-министра. Сию же секунду.

— Зачем вам она?

— Этого я не могу вам сказать.

— Вам придется это сделать.

— Нет, не придется.

— Что бы вы ни сообщили премьер-министру, она расскажет королеве, а Ее Величество расскажет мне. Так что лучше сразу объясните мне, в чем дело.

— Нет. Если премьер-министр пожелает рассказать об этом королеве, а королева пожелает рассказать вам, это их личное дело. Я же вам ничего не могу сказать.

Королевский придворный уже начинал внутренне закипать. Если ты — личный секретарь, никто не взбесит тебя больше, чем другой личный секретарь, мнящий себя более важной персоной, чем ты.