– Он рассказывал, как приезжал сюда в детстве?

– В деталях: картинки, запахи, звуки. Рассказывал, как ухаживал за лошадьми и рыбачил с твоим отцом. Знаешь, он вырос в Нью-Йорке, но именно холмы считает домом, судя по его рассказам.

– Странно. Я всегда думала, что его дом – Нью-Йорк.

– Скорее Нью-Йорк – нечто, что Куп должен был завоевать. Зато в холмах он буквально… обретал покой. Звучит немного пафосно, но это так. Я раньше думал, что он романтизирует или идеализирует это место: многие так делают, когда ностальгируют о детских годах. Признаюсь честно, думал, что он идеализирует и тебя. Я рад, что ошибся.

– Спасибо за комплимент, но мне, в свою очередь, кажется, что мы все идеализируем или демонизируем свои детские годы – кому как повезет. Я не могу представить, что Куп так много говорил обо мне. Ну а рыбалка была самой обычной, – быстро добавила она. – Удочки, катушки…

– У него много воспоминаний, связанных с тобой из детства и юности. Он показывал мне твои статьи.

– Вот как… – Лил потрясенно уставилась на него. – Должно быть, это было увлекательно для неспециалиста.

– Так и есть. Твои статьи переносят читателя в пустыню Аляски, в низины Эверглейдс, на африканские равнины, на запад Америки, к великим тайнам Непала. Так можно побывать почти во всем мире. А твои статьи о холмах помогли мне с разработкой системы безопасности.

С минуту они шли молча.

– Наверное, выдавать Купа с потрохами – это не очень по-дружески, но он носит твою фотографию в своем бумажнике.

– Много лет назад он расстался со мной. Это был его выбор.

– С этим не поспоришь. Ты ведь никогда не встречалась с его отцом, не так ли?

– Нет.

– Он очень жесткий, бесчувственный человек. У меня вот тоже были проблемы с отцом, но разве это мешало нашим с ним взаимоотношениям? Я всегда знал, что я важен для него. А вот Куп всегда знал, что имя – единственная значимая часть его личности для отца. Если человек, который должен любить тебя безусловно и принимать таким, какой ты есть, постоянно обесценивает все, что с тобой связано, сложно сохранить чувство собственного достоинства.

Она вспомнила Купа ребенком: грустного и злого. Рассказ Брэда прояснил, почему он был таким.

– Я знаю, это было тяжелым испытанием для него. Мне достались лучшие родители в мире, так что мне очень трудно понять, каково пройти через это.

Но про себя она думала: «Какого черта?»

– Скажи, это мужская логика или что? Оттолкнуть людей, которые любят и ценят тебя, и бороться в одиночку, собирая вокруг себя тех, кто тебя не любит и не ценит?

– Как ты узнаешь, что заслуживаешь любви и уважения, если не докажешь свою состоятельность?

– Чисто мужская логика. Все ясно.

– Возможно. При этом я сейчас разговариваю с женщиной, которая не так давно провела шесть месяцев в Андах, вдалеке от родных мест. Понимаю, это твоя работа, – сказал он, прежде чем она успела ответить. – Дело твоей жизни. Полагаю, это были не туристические поездки? Думаю, ты много путешествовала по миру, много времени провела в одиночестве, чтобы доказать себе и другим, чего ты стоишь.

– Не хочется признавать, но ты прав.

– После той истории с Дори Куп решил примириться с матерью.

«О, – подумала она. – Ну конечно. Очень в духе Купера».

– И у него получилось, – продолжал Брэд. – Он пытался наладить отношения и с отцом.

– Правда? – спросила она. – Да, конечно, как иначе.

– Здесь он потерпел фиаско. Тогда он занялся собственным бизнесом, и дела шли довольно успешно. Мне кажется, это был способ доказать, что ему не нужны деньги из траста для достижения успеха.

– Думаю, именно эту тему педалировал его отец. Никогда его не видела, но отлично представляю, как во время попытки сына примириться он говорит, что Куп ничто без семейных денег. Без его денег. Я прямо-таки слышу эти слова. И представляю себе напряженного и решительного Купера, готового снова доказать, что тот не прав.

– Он доказал, что отец не прав. И не раз. Но я бы сказал, что именно в тот момент Куп перестал нуждаться в одобрении отца в любом виде. Он никогда не говорил и, вероятно, не признался бы в этом, но я знаю его. Твое одобрение всегда было для него крайне важно.

– Он никогда не интересовался моим мнением.

– Неужели? – спросил Брэд.

– Я не… – Она обернулась на крик, наблюдая за фургоном перед первой хижиной. – Это наша тигрица.

– Ничего себе, та самая тигрица из стрип-клуба? Можно мне посмотреть?

– Конечно, но танцевать она не будет. Мы заведем ее в вольер, – сказала Лил, пока они шли к фургону. – По другую сторону ограждения, которое мы поставили у Бориса. Он старый, но вздорный. Она молодая, но ее лишили когтей. И большую часть своей жизни она провела на цепи или в клетке, накачанная транквилизаторами. Она не была рядом с себе подобными. Мы посмотрим, как они отреагируют друг на друга. Я не хочу, чтобы кто-то из них пострадал.

Лил остановилась, чтобы представиться и пожать руки водителю и сопровождающему.

– Наш офис-менеджер, Мэри Блант. Мэри займется оформлением документов. Я бы хотела увидеть тигрицу.

Лил забралась в грузовой отсек и присела так, чтобы встретиться взглядом с тусклыми глазами зверя. «Она совершенно сломлена», – с тоской подумала Лил. Все звериное величие и свирепость вытравлены годами жестокого обращения.

– Привет, красотка, – пробормотала она. – Здравствуй, Делайла. Добро пожаловать в совершенно новый мир. Давай отвезем ее домой, – позвала она. – Я поеду с ней обратно.

Она села, скрестив ноги, на пол фургона и осторожно прижала ладонь к решетке. Делайла еле шелохнулась.

– Никто больше никогда не причинит тебе вреда и не унизит тебя. Теперь у тебя есть семья.

Как и в случае с изнеженной Клео, они поставили клетку, заперли дверь на замок и открыли вольер. В отличие от своей предшественницы, тигрица даже не попыталась покинуть клетку.

Борис, напротив, пробрался прямиком к ограде и теперь принюхивался к воздуху. Лил отметила, что он заявил о своем присутствии и начал прихорашиваться, чего не делал уже очень давно. Расправив грудную клетку, тигр зарычал.

Делайлу пробрала легкая дрожь.

– Давайте отойдем. Она нервничает. В вольере есть еда и вода. И с ней разговаривает Борис. Как только ей станет комфортно, она выйдет.

– Она выглядит эмоционально подавленной, – заметил Люциус, убирая камеру.

– Тэнси займется ею. Если понадобится, вызовем штатного психиатра.

– У вас есть психиатр для тигров? – удивленно спросил Брэд.

– Поведенческий психолог, если точнее. Мы работали с ним раньше, в крайних случаях. Думаю, его можно назвать… шаманом для экзотических животных. – Она улыбнулась. – Он ведет свою программу на Animal Planet. Я думаю, мы в состоянии позаботиться о Делайле. Она устала… и… ее уверенность в себе очень хрупка. Но мы дадим ей понять, что здесь ее любят, ценят, здесь она в безопасности.

– Мне кажется, этот здоровяк сражен наповал, – заметил Брэд, глядя, как Борис трется о забор.

– Он долго жил в одиночестве. Самцы тигров хорошо уживаются с самками. Они более рыцарственные, чем львы. – Лил отошла от вольера и села на скамейку. – Понаблюдаю немного.

– Я пойду проверю, как продвигается работа над вашими воротами. Мы сможем протестировать систему через пару часов.

Примерно через полчаса к Лил присоединилась Тэнси; она принесла с собой