почти ожидаю, что он последует за мной, но когда я поворачиваюсь лицом к дверям, я вижу, что он застыл прямо за порогом, его лицо — маска печали и разочарования.

— Солнышко… — шепчет он, и боль вспыхивает на его лице. — Я не хотел… Я подумал, что если ты просто… — он качает головой. — Я хочу, чтобы ты была счастлива. Я пытался сделать всё лучше для тебя. Защитить тебя.

Я нажала кнопку "вниз" до самого вестибюлю, глядя на него глазами, полными недоверия.

— Тогда почему ты сделал то, что, как ты знал, причинило бы мне невероятную боль?

Его рот открывается, закрывается, снова открывается. Слова не вырываются наружу, потому что сказать нечего.

Наши взгляды не отрываются, пока двери не закрываются, оставляя меня одну.

Я даже не пытаюсь бороться со слезами, когда они стекают по моим щекам на пол лифта.

* * *

Я выбегаю из здания, пробираюсь сквозь толпу пешеходов, пригнув голову, на случай, если поблизости скрываются папарацци, и бросаюсь через улицу к ближайшей станции метро. Я уверена, что Нокс преследует меня по пятам. Чейз, возможно, и позволил мне уйти, но он ни за что не сделал бы этого, не зная, что у меня есть защита, поэтому я сажусь в первый попавшийся поезд и бесцельно еду почти час, наугад меняя линии. Люди смотрят на меня немного странно, в их защиту я всё ещё плачу, как протекающий кран, но никто ничего не говорит и не делает.

В конце концов, это Новая Англия. Мы не настолько дружелюбны.

Я выхожу из метро на линии Т в общественном саду и начинаю бродить по дорожкам, думая, что прогулка у пруда может прояснить голову. В это время года в парке уныло, серо, сыро, лишь крошечные следы весны пробиваются сквозь клумбы, и это мало меня отвлекает.

У кромки воды я замечаю двух лебедей, мать и её ребёнка, скользящих по поверхности в идеальном тандеме.

Через дорогу, на противоположном берегу, молодая мать и её малыш бросают кусочки хлеба уткам, смеясь каждый раз, когда птица ловит один из них.

Слева от меня девочка, подросток на скамейке стонет в свой мобильный телефон: но, мама, у всех остальных детей комендантский час одиннадцать. Почему я должна приходить домой в десять?

Матери повсюду, куда бы я ни посмотрела.

Как будто вселенная активно пытается вбить в меня какой-то смысл с помощью как можно большего количества знаков.

Ты злишься не на того человека, гений.

Я вздыхаю, лезу в сумочку и достаю мобильный телефон. Рычание разочарования вырывается из меня, когда я вижу, что случайно из глубины моей сумки выхватила новый, одобренный Чейзом телефон. Грубым толчком я возвращаю его в глубокий карман и нахожу свой настоящий сотовый, в комплекте с блестящим синим корпусом и треснувшим экраном.

Мой палец слегка дрожит, когда я набираю серию кнопок, которые знаю наизусть.

— Алло?

Я закрываю глаза при звуке её голоса.

— Джемма, ты здесь?

Свободную руку я сжимаю в кулак, а другой стискиваю пластик.

— Джемма?

— Я здесь.

— О, хорошо, я подумала, что ты случайно нажала мой номер в кармане, — смеётся она. — В чём дело, малышка? Ты, наконец, готова рассказать мне о своей ночи на балу с Прекрасным принцем?

— Нет, — я прочищаю горло. — Мне очень нужно, чтобы ты мне кое-что сказала.

— Назови что.

— Почему ты двадцать шесть лет лгала мне о моём отце?

ГЛАВА 30

ХОРОШО

Я переступаю порог ярко освещенного магазина, на плексигласовых столешницах которого выставлено огромное количество восхитительных на вид сладостей.

"Крамбл" — место, где готовят лучшие на всей земле кексы. Или, по крайней мере, в районе Большого Бостона.

Женщина за кассой сразу же узнаёт меня.

— Эй, Джемма! — она широко улыбается. — Хочешь, как обычно?

Боже, у меня уже есть как обычно. Это немного грустно.

— Привет, Кэти. Нет, сегодня мне понадобится не меньше полдюжины.

— С собой?

— Нет, — я сглатываю. — Здесь. Только для меня.

Её брови поднимаются, и она переводит взгляд с моего заплаканного лица на блюдо с шоколадными кексами, которые она только что вытащила.

— Ты уверена?

Я киваю.

— Тогда ладно.

Она слегка ухмыляется, нагружая ярко-розовую тарелку шестью гигантскими кексами.

— Но если твои артерии закупорятся в одной из моих кабинок, я не несу ответственности.

— Это совсем не смешно!

Она улыбается, передавая мне тарелку.

— Джемма… если ты хочешь поговорить об этом…

— Нет, — немедленно отвечаю я. — Но, спасибо.

— Кто бы он ни был, он не стоит таких калорий.

— Так верно, — бормочу я, лицо Майло мелькает в моей голове, когда я хватаю свои кексы и направляюсь к заднему столику, где смогу спокойно проглотить свои чувства.

* * *

— Надеюсь, это что-то важное, я была как раз в середине тренировки по кроссфиту… — Шелби резко обрывает фразу, когда замечает моё лицо, которое может быть покрыто шоколадной глазурью, а может, и нет. — О, Господи. Что случилось?

— Ничфиго, — бормочу я, откусывая гигантский кусок.

— Я знаю тебя шесть лет. Я ни разу не видела, чтобы ты прибегала к сахарной коме, чтобы решить свои проблемы.

Я пожимаю плечами.

— Всё бывает в первый раз.

— У тебя шоколад…

Она выхватывает салфетку из автомата и с гримасой протягивает её мне.

— … везде.

Я свирепо смотрю на неё, выхватываю салфетку из её протянутой руки и начинаю вытирать рот. Она ждёт, пока я закончу жевать, а затем со вздохом отодвигает стул напротив меня и устраивается поудобнее.

— Джемма, — она кладет руки на стол перед собой. — Посмотри на себя.

Я пододвигаю к ней тарелку с кексами.

— Кекс?

Она смотрит на меня так, словно я только что предложила ей метамфетамин.

— Ты шутишь? Ты знаешь, сколько углеводов содержится в кексе? Сколько сахара в этой глазури?

— Неважно. Больше мне достанется, — говорю я, хватая ещё один и откусывая колоссальный кусок.

— Не хочешь рассказать мне, что случилось?

— Не совсем, — бормочу я с набитым ртом.

— Значит, ты позвала меня сюда только для того, чтобы засвидетельствовать свою хандру? — она фыркает. — Звучит продуктивно.

— Это долгая история.

— Я уже здесь, могу добавить, что пропустила тренировку. Пол едет на работу. Всё, что меня ждёт дома, это палео-ужин и повтор "Мастер Шеф", — она смотрит на меня, подняв брови. — Выкладывай.

Я так и делаю.

Я рассказываю ей всё: о своём отце, о Фиби, о Чейзе. Даже рассказываю ей о Бретте и его угрозах рассказать эту историю прессе. Это занимает больше часа, отчасти потому, что Шелби прерывает меня вопросами каждые две секунды, но