стоит, солнышко.

Он сжимает руки в быстром объятии, затем опускает их, берёт лопатку и начинает переворачивать блины. В течение нескольких минут я наблюдаю, как он легко двигается вокруг плиты, его мускулистые предплечья сгибаются, когда он орудует кухонной утварью, достаёт блюдо из шкафчика слева и начинает загружать его идеальными золотисто-коричневыми блинами. Есть что-то сексуальное в том, чтобы смотреть, как мужчина готовит, особенно когда на нём нет ничего, кроме чёрных боксеров, и я клянусь, если бы у меня уже не было всего секса, с которым моя вагина могла справиться за последние восемнадцать часов, я бы прыгала по его костям на кухонном полу.

Снова.

Чейз усмехается, пододвигая ко мне тарелку через стойку, его глаза всё ещё немного сонные, волосы всё ещё немного растрёпаны.

— Ешь, солнышко.

— Спасибо.

Он пододвигает ко мне масло и бутылку кленового сиропа.

— Вот.

— Фу, — я вздрагиваю, глядя на коричневую бутылку. — Я ненавижу сироп.

— Как такое вообще возможно? Все любят сироп. Это лучшая часть.

— Сказал человек, который не любит вафли.

— Туше, — он усмехается. — Знаешь, ты всё ещё не сказала мне своё второе имя.

— Этого не случится.

— Да ладно тебе.

— Нет.

— Всё не может быть так плохо, солнышко.

— Поверь мне, может.

— Когда-нибудь ты мне расскажешь.

— Не слишком на это надейся.

Он вздыхает и отстаёт от меня.

На сегодня.

Я намазываю блинчики маслом, когда он выключает плиту и устраивается на табурете рядом со мной. Отрезав огромный кусок, я засовываю его в рот. Я стону от удовлетворения, как только первый кусочек попадает мне на язык, настолько голодная, что едва успеваю жевать, поглощая стопку на своей тарелке.

Чейз усмехается, но не дразнит меня, он слишком занят, запихивая свои собственные блины в рот.

— Это лучшее из всего, что когда-либо было, — выдыхаю я после того, как очищаю свою тарелку, и кладу руки на живот.

Чейз фыркает, отодвигая пустую тарелку.

— О, правда? Лучше, чем секс?

— Определённо, — поддразниваю я, толкая его локтем в бок.

Он щурит глаза, от его взгляда у меня внутри всё перевернулось.

— Это так?

— Что я могу сказать? Они были действительно хороши, блинчики — эй!

Мой протестующий визг пропадает, когда Чейз спрыгивает со своего барного стула так быстро, что я едва замечаю, как он двигается, прижимается плечом к моему животу и перекидывает меня через плечо. У меня даже нет времени, чтобы сформулировать слова, потому что, прежде чем я понимаю, что происходит, он ведёт нас обратно в свою комнату и бросает меня на кровать.

— Чейз…

Он, молча, тянется ко мне, и выражение его лица заставляет все мысли в моей голове улетучиться. Футболка поднимается над моей головой и исчезает, нижнее белье Чейза исчезает, как по волшебству, а затем, быстрее, чем я успеваю моргнуть, он на мне, во мне, прижимается ко мне своим телом в медленном, мучительном темпе, который заставляет меня забыть о завтраке.

* * *

— Лучше, чем блины? — спрашивает он, когда мы оба остываем.

— Знаешь, я просто дразнила, — я прижимаюсь поцелуем к его груди. — Тебе не нужно было становится пещерным человеком.

— Я не слышал, чтобы ты жаловалась.

Я ухмыляюсь ему в кожу.

— Совершенно верно.

Он скользит руками по волосам у меня на затылке, массируя грубыми пальцами. Какое-то время мы молчим.

— На тебе нет кулона, — его слова, произнесённые мягким голосом, всё ещё вызывают во мне дрожь. — Я никогда раньше не видел, чтобы ты его снимала.

Я не говорю ни слова, но чувствую, как моё тело излучает напряжение.

— Джемма?

Я сглатываю.

— Это… Фиби кое-что сказала.

Он ждёт.

— Она сказала, что у неё есть точно такой же, — шепчу я. — Подарок её отца.

— Солнышко…

— Что означает… Вполне вероятно, мать лгала мне о нём в течение многих лет.

— Ты этого не знаешь.

— Вообще-то, знаю, — я приподнимаюсь и смотрю на него. — Она сказала, что он никогда не пытался связаться со мной. Ни одной открытки, ни одного письма. Ничего. Только чек, в самом начале, прежде чем он понял, что она не собирается брать его деньги и избавляться от меня, — я прочищаю горло, надеясь, что это вытеснит эмоции, образующие там комок. — Но если это правда, зачем ему дарить мне кулон? Тот самый, который он подарил своей собственной дочери много лет назад? Зачем ему это делать, если только…

Комок расширяется, блокируя мои дыхательные пути и отрезая слова.

— Если только он не хотел быть частью твоей жизни, — Чейз заканчивает за меня, видя, что я слишком подавлена, чтобы говорить.

Я опускаю голову ему на грудь и позволяю ему гладить меня по волосам, позволяю ему тихонько шептать мне в макушку, что всё будет хорошо, что мы всё выясним. И на какое-то время я позволяю себе поверить ему.

— Ты не думала о том, чтобы связаться с ним? — спрашивает он некоторое время спустя.

Моё тело напрягается при одной мысли об этом.

— Я мог бы легко связаться с ним, — продолжает Чейз. — В прошлом мы имели дело с "Уэст Тэч". Хватит телефонного звонка, если ты открыта для…

— Нет, — мой голос ровный. — Я не хочу его видеть. Я не хочу с ним разговаривать. Не сейчас… никогда.

Чейз делает паузу, обдумывая холод в моих словах, оцепенелость моего тела.

— Хорошо, солнышко, — шепчет он, целуя меня в макушку. — Ладно.

Проходит некоторое время, но, в конце концов, я засыпаю в его объятиях.

* * *

Звук громких шагов в сапогах, стучащих по дереву, будит меня. Я моргаю, открывая глаза, и вижу, что сейчас середина утра, может быть, около полудня, если яркий солнечный свет, льющийся через балконные окна, является тому подтверждением. Я одна в постели, и на этот раз на пустой подушке Чейза нет записки.

Услышав приглушённые незнакомые голоса, доносящиеся из главной комнаты, я перегибаюсь через край кровати и поднимаю с пола его мятую футболку. Я оглядываюсь в поисках пакетов с покупками, которые Шелби принесла перед торжеством, но их нет на кресле, где я их оставила. В животе шевелится неприятное чувство, когда я следую своим инстинктам через комнату, в гардеробную, где Чейз хранит свою одежду.

И действительно, на полках слева от меня аккуратно сложены четыре пары джинсов. Моё праздничное платье аккуратно висит в чехле для одежды, рядом с красочным набором блузок и топов, которые купила Шелби. Ворча себе под нос о властных, самонадеянных миллиардерах, которые бросаются сломя голову на новую территорию, даже не думая о том, чтобы спросить разрешения, я хватаю пару джинсов с верхней