Её раздольный голос так стихиен, Крылат, правдив и солнечно-звенящ. Он убедителен, он настоящ, Насыщен Русью весь, — он ороссиен.

Одно из лучших стихотворений Северянина о родине, с которой он оказался разлучён, — «Я мечтаю о том, чего нет...», в первой публикации в газете «Последние известия» под названием «Бессмертная поэза» посвящалось О. В. Гзовской (1922).

Я мечтаю о том, чего нет И чего я, быть может, не знаю... Я мечтаю, как истый поэт, — Да, как истый поэт, я мечтаю. Я мечтаю, что в зареве лет Ад земной уподобится раю. Я мечтаю, вселенский поэт, — Как вселенский поэт, я мечтаю. Я мечтаю, что небо от бед Избавленье даст русскому краю. Оттого, что я — русский поэт, Оттого я по-русски мечтаю!

В авторском экземпляре этого стихотворения есть вариант девятой-одиннадцатой строк:

Знаю: землю избавить от бед Предназначено русскому краю. Оттого я и русский поэт, Оттого я по-русски мечтаю!

Ольга Гзовская вспоминала, с каким интересом публика ходила на поэзоконцерты:

«Зал Литературно-художественного кружка бывал переполнен, особенно по вторникам, когда там на традиционных вечерах выступали знаменитые поэты и артисты... Некоторые лекции-беседы вызывали шумные прения, споры и приводили к бурным столкновениям, особенно когда на них присутствовали представители нового течения — Вас. Каменский, В. Маяковский, Д. Бурлюк и другие. Их выступлений ждали, к ним готовились, о них много говорили. С интересом следили за тем, когда выйдут новые издания В. Брюсова, К. Бальмонта, Игоря Северянина, и торопились их приобрести. Мы спешили первыми выучить и поскорее выступить со стихами на концерте, обновляя свою программу. Позирующий, грассирующий и витиевато-эстетский, блестяще, особенно как переводчик, владеющий стихом Константин Бальмонт; несколько грубоватый и внешне совсем не похожий на поэта Валерий Брюсов (Бальмонт говорил, что он обращается с поэзией, как ландскнехт с пленницей); внешне отдалённо похожий на Оскара Уайльда Игорь Северянин, читавший, напевая, свои стихи на поэзо-концертах, причём каждое стихотворение имело свою, надолго запоминающуюся мелодию».

В 1920 году Ольга Гзовская эмигрировала и выступала с чтением стихов Северянина в Эстонии, а в двадцатых числах января получила приглашение на гастроли в Ригу. Позже она вспоминала:

«По дороге в поезде мы [имеется в виду она и её муж, актёр Гайдаров] встретились с Игорем Северяниным, ехавшим на свои поэзо-концерты. За прошедшие несколько лет с тех пор, как я видела его в последний раз на одном из выступлений в Политехническом музее, он не изменился. Разве только молодая женщина, как выяснилось — его жена, сопровождавшая его, казалась чем-то непривычным: привычнее было видеть Игоря Северянина в окружении многочисленного эскорта девушек и женщин».

Северянин стремился к публике, ждал от неё свидетельств прежней восторженной любви. Из письма Августе Барановой от 3 декабря 1922 года мы узнаем:

«21-го ноября я дал в зале Филармонии] свой концерт. Единственный. Зал был переполнен. Овации напоминали мне Москву. Я доволен. Предлагают повторение вечера, но, к сожалению, я вынужден отклонить: германская марка падает стремительно, жизнь здесь дорожает неимоверно, и мы, пока у нас ещё есть деньги на дорогу, спешим уехать домой... <...> я мечтал побывать везде, я мог буквально разбогатеть, т. к. имя моё до сих пор для публики магнитно, что мне показали Рига, Ковно, Берлин».

В берлинском журнале «Новая русская книга» сообщалось: «21 ноября в помещении Филармонии состоялся поэзовечер Игоря Северянина. Автор читал поэзы из сборников “Громокипящий кубок”, “Златолира”, “Вервэна” идр.».

Вместе с Маяковским и А. Н. Толстым Северянин выступил в советском полпредстве в Берлине в концерте, посвящённом пятой годовщине Октябрьской революции, 7 ноября 1922 года. А затем с Маяковским он читал стихи в Болгарском студенческом землячестве. В воспоминаниях Северянина (1940) говорилось:

«Володя сказал мне: “Пора тебе перестать околачиваться по европейским лакейским. Один может быть путь — домой”. <...>

Мы провели в Берлине в общем три месяца (вернулись домой в Сочельник). Вынужден признаться с горечью, что это была эпоха гомерического питья... Как следствие — ослабление воли, легчайшая возбудимость, легкомысленное отношение к глубоким задачам жизни. Вскоре Ф. М. поссорилась со Златой и отстранила её от участия в совместных наших вечеринках. Между тем Злата, член немецкой компартии, была за моё возвращение домой. Её присутствие меня бодрило, радовало. Она нравилась нашему кружку как компанейский, содержательный, умный человек».

Лев Никулин вспоминал о том, как Маяковский относился тогда к Северянину:

«Однако нельзя сказать, что Маяковский вообще отрицал талант Северянина. Он не выносил его “качалки грёзэрки” и “бензиновые ландолеты”, но не отрицал целиком его поэтического дара. После революции он даже подумывал, выражаясь стихами самого Северянина, “растолкать его для жизни как-нибудь”. Он рассказал мне о своей встрече с Северяниным в Берлине. Разговор шёл о выпущенной в