восклицания “Вы такая эстетная” и т. д., салонный эротизм и чуждый жизни эстетизм».

Когда же стало известно о смерти Брюсова, поэт отдал ему дань в стихотворении «На смерть Валерия Брюсова», где возмутился резкими выпадами эмигрантской прессы:

Как жалки ваши шиканья и свист Над мертвецом, бессмертием согретым: Ведь этот «богохульный коммунист» Был в творчестве божественным поэтом!..

Неудивительно, что в последнем посвящённом Брюсову сонете «Брюсов» (1926) Северянин называет своего старшего наставника «честолюбцем суховатым». Но вскоре всё же пишет воспоминания о Брюсове, в которых отдаёт должное этому Поэту.

«Ты говоришь своё — и за меня!»

В течение трёх дней, 9—11 июля 1920 года, Игорь Северянин встречался в Таллине с Константином Бальмонтом, который находился в карантине перед отъездом в Париж. Получив благоприятный ответ из Франции, готовой его принять, Бальмонт был вынужден ждать транзитную визу от Германии и провести здесь месяц до очередного рейса в Штеттин. В первые же дни произошла встреча поэтов. Что притягивало в этом странном одиноком человеке Бальмонта? Почему самолюбивый и горделивый Бальмонт так дорожил встречей с поэтом: «И будем петь и будем светло-весёлыми». Вероятно, это было естественное сродство, ненужное, даже неприятное в дореволюционные годы (в сборнике «Соловей» есть стихотворение «Я не люблю Бальмонта стих»), в эстонской заброшенности оно сразу же сблизило поэтов, уничтожив разницу в возрасте и положении.

Это было свидание с прекрасным прошлым, и Северянин облёк свои впечатления в «твёрдую форму» сонета:

В гирляндах из ронделей и квинтин, Опьянены друг другом и собою В столице Eesti, брат мой Константин, На три восхода встретились с тобою. Капризничало сизо-голубою Своей волною море. Серпантин Поэз опутал нас. Твой «карантин» Мы развлекли весёлою гульбою... Так ты воскрес. Так ты покинул склеп, Чтоб пить вино, курить табак, есть хлеб, Чтоб петь, творить и мыслить бесконтрольно. Ты снова весь пылаешь, весь паришь И едешь, как на родину, в Париж, Забыв свой плен, опять зажить корольно.

Они зеркально отражали общую поэзию и судьбу друг друга: «своё — и за меня!». Даже пожелание «зажить корольно» напоминало попытку Северянина сохранить свой статус. О памятной встрече с «созвонным» Игорем Северяниным Константин Бальмонт написал через шесть лет — 17 февраля 1927 года в посвящённом ему стихотворении:

Тебе, созвонный, родственный, напевный, Пою мой стих. На землю пал туман. Ты был — я был — всегда — везде — с Царевной. Но в выстрелы врывался барабан. ............................................................................. Наш час свиданья — помнишь? — был желанен. Там, в Ревеле. Мы оба — из огня. Люблю тебя, мой Игорь-Северянин. Ты говоришь своё — и за меня!

Тогда же Северянин написал «Бальмонту» — стихотворение, включённое в сборник «Классические розы» (1931).

Обращаясь «Поэт и брат!», он вздыхал: «Мы обокрадены эпохой, / Искусство променявшей на фокстрот».

Последний сонет, посвящённый Бальмонту, вошёл в книгу «Медальоны» (1934). В нём Северянин воспел те черты, которые в Бальмонте оставались «созвонны, родственны» ему — любовь к северной природе, солнечность, силу стиха:

Коростеля владимирских полей Жизнь обрядила пышностью павлиней. Но помнить: нет родней грустянки синей И севера нет ничего милей...

Северянин вплетает в строки о «юношеских песенках» воспоминания о своих «брошюрах» — «лунный иней» / «Лунные тени», «очаровательно» / «Очаровательные разочарования». Его преклонение неизменно перед тем, кто «Лученье дал, сказав: “Как Солнце, будем!” / И рифм душистых бросил вороха, / Кто всю страну стихийными стихами / Поверг к стопам в незримом глазу храме, / Воздвигнутом в честь Русского стиха». Поэты виделись вновь в Париже, но оба страдали от нужды, утраты читательской славы, от одиночества. Бальмонт пережил Северянина на год и три дня, скончавшись 23 декабря 1942 года.

«Встречаются, чтоб разлучаться...»