Коммерсант решил совершить долгую прогулку, чтобы проверить сказанное любительницей посплетничать. Невероятно! Доктор Эмилиано и Тереза медленно поднимались вверх по улице, наслаждаясь вечерним ветерком. Поравнявшись с ними, Валерио Гама открыл рот: Господи, а сестра-то не выдумала, это действительно был не кто иной, как доктор Эмилиано Гедес, сопровождаемый совсем молодой и очень аппетитной женщиной по улицам Эстансии. Раскрыв рот и смутившись, коммерсант поднёс руку к шляпе, чтобы приветствовать банкира. Доктор ответил на приветствие:

— Добрый вечер, Валерио Гама, решили навестить родные края? — У Эмилиано была великолепная память па лица и имена тех, с кем когда-то он был в каких-нибудь отношениях: Валерио был клиентом банка.

— Да, доктор, ваш слуга — здесь и там.

Вид у коммерсанта был обалдевший, и это вызвало улыбку Терезы и слова:

— Он выглядел, словно увидел привидение…

— Привидение — это я, Валерио до сих пор видел меня только в банке, при галстуке, обсуждающим сделки, и вдруг столкнулся со мной в Эстансии, фланирующим по улице в спортивной рубашке вместе с такой красивой женщиной, это за пределами представления коммерсанта из Итабуны. Когда он туда вернётся, ему будет о чём рассказать.

— Может, вам лучше не выходить со мной так часто?

— Не будь глупой, Сладкий Мёд. Я не собираюсь из-за чьих-то пересудов отказываться от удовольствия гулять с тобой. Мне это безразлично и совсем не трогает. Все обращают внимание, Тереза, из зависти, что ты — моя. Если бы я захотел, чтобы полмира умерло от зависти ко мне, я бы привёз тебя в Баию, в Рио — вот было бы разговоров. — Он засмеялся и опустил голову. — Но я эгоист и не выставляю напоказ, чем владею, пусть то будет человек или вещь. Я их хочу иметь исключительно для себя.

Он подал руку Терезе, чтобы помочь спуститься вниз.

— Вообще-то я совершаю преступление, что держу тебя в Эстансии запертой в четырёх стенах, почти пленницей. Не так ли, Тереза?

— Я здесь ни в чём не нуждаюсь и счастлива. Взять с собой, чтобы показать всем? Упаси Боже, нет; не надо. Капитан любил вызывать зависть, показывая своих бойцовых петухов, лошадей, немецкий пистолет, ожерелье из колец. И даже Терезу на петушиных боях, чтобы подразнить своих партнёров и вызвать алчный блеск в глазах. Неужели сеньор в этом похож на капитана?

— Я хочу тебя только для себя самого.

Друзья за ужином, купание в Пиауитинге, вечерняя прогулка по мосту через реку Пиауй, пристань. Для неё этого достаточно, и даже если бы она была вынуждена оставаться дома взаперти, это не имело бы значения. Слышать, что она ему нужна, — вознаграждение за любое ограничение.

По окрестностям они устраивали прогулки не раз. То выезжали к устью реки Реал, на границу штатов Баии и Сержипе, чтобы увидеть плещущееся у пляжа Манге-Сека море, высокие песчаные дюны, чтобы посетить посёлок рыбаков Сако. Они никогда не выезжали из города, и в ту пору Тереза ещё не видела моря и, хотя мечтала путешествовать, не расстраивалась из-за того, что пока это осуществить не удавалось. Ей достаточно было присутствия доктора, достаточно, что она жила с ним в одном доме, разговаривала с ним, смеялась, училась, выходила с ним гулять и ложилась с ним в постель.

Поскольку у доктора свободного времени было мало, то время, уделяемое Терезе, он, как правило, урезал у завода, у банка, у семьи, и эти часы они проводили вместе в ухоженном особняке. Для доктора это было отдыхом, передышкой от дел, для Терезы — жизнью.

Город привык к постоянным приездам доктора, к его плавкам, цветку в руке, обществу его любовницы, к тому, что они осматривали старинные здания, беседовали в Печальном парке, подолгу стояли на мосту, облокотившись на его перила, безразличные к распространяемым о них сплетням. Доктор перестал играть; он — человек богатый, все знают, он имеет право содержать любовницу с открытым счётом, это почти обязательное условие его положения, но поскольку он женат, то лучше никому не показывать подругу, дабы не оскорблять нравы общества.

Постепенно злые пересуды потеряли силу, смысл и вкус новизны и снова были вызваны к жизни возвращением в город коммерсанта Валерио Гамы, который не смог не отметить, что любовница у доктора красива и известил. Патриотка Дада, способная хвалить достоинства Эстансии, этой земли цветов, звёздного неба, глупой луны, и терпеливого и благородного народа, умеющего скрывать тайную любовь, сказала:

— Это ведь не мои слова, брат, а майора Атилио: окончив службу, он вернулся сюда. Жену не видел несколько нет и даже забыл, от чего рождаются дети. Но воздух Эстансии и воды Пиауитинги сделали своё дело; не прошло и месяца, а жена уже была беременна. Девица доктора тоже уже была с животом, да сделала аборт, а всему виной здешняя вода, брат, чудодейственная вода!

— Да, девушка доктора, сестра, сама может творить чудеса. Стоит ей глянуть, мёртвый поднимется.

26

Открытые глаза доктора кажутся живыми от скупого гнёта свечи, точно следят за мыслями Терезы. В чудодейственности вод Пиауитинги нужды не было, как и ни в чём другом, достаточно было взгляда, улыбки, движения, прикосновения, открытого колена, чтобы они предались любовным забавам, на которые уходило столько времени занятого делами банкира.

Не смотри на меня так, Эмилиано, я не хочу вспоминать удовольствия ночи, которая принесла тебе смерть. А почему нет, Тереза? Разве не в твоих объятиях, разве не исходя любовью я умер? Мы не жили каждый порознь своей любовью: один — отдаваясь чувствам, другой — чувственности, у нас была одна любовь, сотканная из нежности и сладострастия. Если не хочешь вспоминать ты, вспомню я, Эмилиано Гедес, любитель утончённых удовольствий, ради которых принёс в жертву собственную жизнь.

Тот же Лукавый и живой взгляд, каким он одаривал сидящих за его столом друзей, рот приоткрыт, виден кончик языка. С той самой ночи у дверей пансиона Габи до того момента, как он посадил Терезу на круп лошади, она помнила то ощущение, которое испытала, когда кончик его языка разомкнул ей губы для поцелуя. И после, стоило ему показать ей даже издали язык, как Тереза чувствовала присутствие Эмилиано во всём своём теле. Всё, к чему прибегал Эмилиано, было необходимо, и всё открывало путь к утончённым ощущениям и становилось для Терезы знаком, который он подавал в разных обстоятельствах, призывая к ласкам.

Перед приходом высоких визитёров — префекта, судьи, прокурора — Эмилиано как бы невзначай клал ей руку на спину и ногтем почёсывал загривок. Тереза еле сдерживала стон, руки мягкие, ногти кошачьи. Кося глазом, он заглядывал в вырез платья, позволявший видеть грудь. Однажды вечером собравшиеся у них гости беседовали в плохо освещённом саду, так как доктор желал видеть появление луны и звёзд на небе. Они уже отужинали, и теперь Лулу Сантос и врач спорили о своих политических разногласиях. Жоан Нассименто Фильо восторгался великолепием ночи, а падре Винисиус хвалил щедрость Всевышнего, даровавшего такую красоту людям. Сидя под деревом, Тереза слушала их разговор. Доктор подошёл к ней, закрыл её своей фигурой, дал рюмку коньяку и, приоткрыв декольте, взглянул на загорелую крепкую грудь — одно из красивейших украшений Терезы. А может, самое красивое? Что же тогда сказать о заде? Ах, зад!