— Все понял, не дурак, — закивал я головой, стараясь не смотреть на уставленный уже почти полностью стол. — Приветствую подобное благоразумие. А как и где поставите вахты?

— Как обычно — один ляжет на корме, двое прямо возле мачт. Ну и будем ночью во все глаза присматриваться.

Ночью по реке разрешалось плавание только с большим факелом на выдвинутой палке в носовой части, дабы не было нечаянных столкновений. Хотя и так идущие вниз двигались только по стремнине, а идущие вверх — по прибрежным заводям. Кречи над водой не летали, пиратов вроде не было, но это не значит, что лихие люди подобным моментом не воспользуются. Мы-то им будем видны как на ладони, а вот они нам? И если прошлой ночью свет факела был нам в радость и помогал праздновать, то сегодня он будет сильно мешать при возможной обороне.

Хотя лично для себя я сразу уточнил некоторые детали:

— Но если мы будем пировать и петь песни — это никому не помешает?

— Наоборот, хорошо: вы так красиво поете, что без солидной дозы вина никто не уснет.

Лесть получилась более чем кособокой, но мы с Леонидом и так никогда не прельщались лаврами Филиппа Киркорова.

— А на встречном курсе могут напасть?

— Могут, наверняка могут. Накидают крючьев или бол на снасти, сцепятся бортом, и все.

— Ну тогда не переживайте, я даже пьяный ночью вижу как кошка. Да и у нас оружие имеется, отобьемся.

— Хорошо бы, чтобы я ошибся.

На том разговор и закончился. Потом мы стали ужинать, превратив сие обыденное мероприятие в праздник живота, дружбы и любви ко всему миру, но про разговор я не забыл. Когда уже стемнело и горящий перед нами факел стал прекрасно освещать стол, я не поленился сходить за нашими арбалетами, зарядить их, поведать всю стратегическую диспозицию Леониду и продолжить веселье. Мы пели точно так, как и вчера (даже громче, распелись, наверное), кричали дурными голосами здравицы себе любимым, отчаянным воинам царства Трилистье и желали уже до утра издохнуть всем людоедам и прочим аспидам этого мира.

Но зорко следить за окрестностями я не переставал ни на минуту. Мало того, пару раз прошел на корму и внимательно вгляделся вдаль. Оттуда нас никто не преследовал, значит, если и будет нападение, то лишь на встречном курсе или гипотетические пираты постараются срезать атакой от берега. Вот на том направлении я и сосредоточил свои силы просыпающегося носителя. Уж теперь-то я понял, что они во мне появились не после удара стрелой по голове, а гораздо раньше.

Слишком далеко смотреть мне немного мешал свет факела, но чуть позже я установил темную доску, перекрывающую прямой свет в глаза, и мог без особого напряга высматривать пространства раздавшейся вширь реки на добрых четыреста метров.

Уже потом мы догадались, по какой причине пираты не напали сразу. Все-таки они надеялись, что пара пьяных баронов вот-вот отправится спать, после чего и явно не спящие от такого громкого концерта члены экипажа тоже отключатся от действительности, и уж тогда удастся быстро снять стрелами и кормчего, и вахтенного матроса.

Но время шло, нам было на зависть хорошо, привольно, очень весело, и терпение у разбойников лопнуло. Они опустили паруса, притормозили в более медленном потоке, и мы стали наезжать на них с тыла. В обычных условиях такой маневр обязательно бы сработал, ибо вахтенный на носу судна видит не далее как на двадцать, максимум тридцать метров перед собой. Этого вполне достаточно, чтобы заметить, сбавить скорость и избежать столкновения с притопленной корягой, а то и с толстым плавающим деревом. В остальном ночная навигация не создавала особых трудностей, если не нестись под полными парусами. На нашей ладье из парусов так вообще стоял лишь кормовой апсель, который не столько помогал при попутном ветре ускориться, сколько резко уйти в сторону при неожиданно возникшей спереди судна опасности.

Имелись также на кораблике уключины на бортах и даже четыре преогромных весла, но ими пользовались только во время швартовки да при гребле в водах затонов. Тогда как атакующая нас посудина имела целых пять пар весел, и уйти от прямой атаки нашему неповоротливому и тихоходному судну было бы невозможно. Это косвенно указывало и на количество людей, нас атакующих: десять на веслах, четыре стрелка и кормчий. То есть как минимум пятнадцать человек против втрое меньшего экипажа купца. Оставалось только удивляться, чего это столько народу польстилось на мои заозерские монеты? Но потом я припомнил, что и наш хозяин идет основательно груженный товаром, и сразу забыл о своей скромной персоне. За мной ведь могли следить от самого причала, а я и не заметил.

Рассмотренные детали я передал нашему капитану сразу, как и то, что весла интенсивно толкают ладью пиратов нам навстречу. И если были какие-нибудь сомнения в криминальности готовящегося нападения, то четыре лучника, прекрасно мною видимые на корме, готовящиеся к стрельбе, сразу сжигали для себя все мосты, ведущие к пощаде.

А дальше все пошло, как в ускоренном кино. Мы резко вильнули в левую сторону, сразу выскочив из стремнины и замедлившись. То есть сразу дали понять пиратам, что их заметили и готовимся к бою. Пять пар весел вспенили воду с максимальной интенсивностью: враг не пошел на попятную. Но при этом обе наши ладьи развернулась поперек течения и пошли перпендикулярно на левый берег. Самое то, что прописали специалисты для размеренной стрельбы из арбалетов.

Вначале я снял всех четырех стрелков, топчущихся на корме. Понятно, что последний заметил гибель своих подельников и орал как сумасшедший, пуская в нашу сторону стрелу за стрелой. Но те падали в воду перед нами, разве что парочка на излете воткнулась в борт. Потом я снял их кормчего, который просто тихо осел на рулевое весло. И еще некоторое время их ладья приближалась к нам без управления за счет бешеной гребли и большой инерции. Я не стал стрелять по гребцам из-за высоких бортов, их прикрывающих, подпуская на расстояние сорока метров и ожидая дружного залпа наших матросов, взобравшихся на палубную надстройку. Вот тут еще парочка человек появилась на палубе пиратов и, лихо размахивая болами на веревках, забросила их на наше судно. Шары запутались в оснастке и такелаже, а шустрые метатели стали лихорадочно вытягивать веревки на себя. Двоих свалил я, одного — наши матросы. Они же хладнокровно расстреляли и восьмерых гребцов, и только два последних пирата получили быструю смерть от болтов в голову. Вот и вся война.

С наших сторон жертв нет. Наоборот, еще и трофей на веревках почти столкнулся с нашим корабликом. И как раз между сходящимися бортами в свете факела рассмотрели плывущую женщину, истошно взывающую о помощи. Почему-то Леонид вдруг воспылал искренней симпатией от одного только звука ее голоса и сбросил за борт веревочную лестницу. Еще и воскликнул при этом:

— Это мы спасли несчастную из лап пиратов!

А мне женщина сразу не понравилась. Откуда она тут взялась? И что делает за бортом? Если пленница, то пусть бы ожидала обыска, к чему падать в воду? Похоже, она специально сиганула вниз и пытается пробить нас на жалость.