К концу января Перовскому стало ясно — до Хивы отряду не дойти. Солдаты умирали от болезней, многие были так истощены, что не могли нести службу. Верблюды умирали по сто в день. 29 января генерал Перовский лично провел смотр войск и принял трудное решение. 1 февраля 1840 года генерал отдал приказ измученным и сильно поредевшим колоннам повернуть обратно и двигаться на Оренбург. Вот как очевидец описывал этот поход:

«Солдаты замерзали, неся сторожевую службу. Однажды один из колонных начальников, поверяя передовые посты, увидел солдата в полулежащем положении, держащего ружье в руке. Он подошел к нему и, громко крикнув: “Чего ты сидишь, такой сякой, на посту”, ткнул его в шею. Солдат свалился на снег и лежал неподвижно. Оказалось, что он был уже замерзший труп.

В таком состоянии отряд простоял на Чушка-куле до начала весны и с первыми лучами весеннего солнца двинулся обратно в Оренбург, убедившись в невозможности идти дальше.

После восьмимесячного пребывания в степи, 8-го июля 1840 года, хивинский отряд прибыл в Оренбург и остановился на зауральской стороне на берегу реки Урала, против Банного озера, оставив погребенными в степи нижних чинов 1.054 человека да еще, по прибытии, положив в Оренбургский госпиталь цинготных 609 человек, в том числе 20 офицеров. Больных привезли в госпиталь 6-го июля; я тогда был дежурным еще в чине прапорщика; картина, открывшаяся предо мной и бывшая не такою заметною в походе, была ужасна. Жаль было смотреть на больных, хотелось выразить участие несчастным страдальцам, но не было никакой возможности стоять долго в палате. У каждого больного десны распухли, и из образовавшихся на них трещин текли кровь и материя с ужасным запахом, ноги были у всех сведены и в ранах. Некоторые в тот же день и умерли. Офицеры, как и нижние чины, были в одинаковом положении. Целые толпы родственников, жен и детей, собрались в госпиталь, несмотря на страшную атмосферу, стоявшую в здании. Несчастные мученики рассказывали, со слезами на глазах, своим близким про те бедствия, которые перенесли они за этот злосчастный поход. Они ярко рисовали картину, как остались они без топлива, как все лишнее жгли вместо дров, как рубили оглобли и сани и, наконец, кибитки для того, чтобы разогреть в чайнике воду. Действительно эти люди испытали все, что может только переиспытать человек, заброшенный в пустыню во время суровой зимы, без пищи, крова и топлива.

Не помню, как долго стоял отряд, по прибытии из степи, в лагерях, но, кажется, месяца два или три. Уныние было полное, и, чтобы поднять дух солдат, а главное, чтобы не бросался ярко в глаза трагический исход похода, начальство устраивало ежедневно в лагере отряда празднества (было что праздновать!). Ежедневно с 4-х часов и до пробития вечерней зори играла там военная музыка, по вечерам устраивались танцы, сад иллюминовался, и пускался фейерверк. На эти вечера собиралось множество семейств из общества Оренбурга, но вечера были вялы и не удачны.

Больные в Оренбургском госпитале не поправлялись, и только некоторые к концу года выздоровели, а большинство отправилось в вечность.

Памятен был всем Хивинский поход, о котором каждый отзывался с необыкновенной грустью и неохотно пускался в описание подробностей пережитого. Дорого обошелся и государству этот поход, кроме погибших полных сил людей, на него было затрачено 1.700.000 рублей ассигнациями и 12.000 червонных»[148].

Это был крах, во всяком случае так представляли дело британские газеты. Тем хуже для русских ситуация выглядела на фоне победного шествия англичан по Афганистану. Антироссийская пресса в Британии и Европе клеймила русских за непрофессионализм, неумение воевать, непонимание ситуации, за плохую подготовку военной экспедиции, которая не достигла целей, и вообще за все, что можно. Рабов русские, как планировали, не освободили, хана не сместили.

А пока войска Перовского пробивались через степи, в Хиву был отправлен английский агент. Его звали Джеймс Эббот. Он был подчиненным майора Д’Арси Тодда, одного из лучших руководителей полевых агентов Компании. Эбботу поставили простую задачу — сделать хана союзником британцев, настроить его против русских, тем более повод был — вот он, агрессивный Перовский с войсками ходит по степи. Эббот должен был склонить хана и к войне против Бухары, если она продолжит быть столь же лояльной России. Разведчик намекнул хану, что в случае отказа британские войска могут прийти в Среднюю Азию. Благо из Афганистана недалеко. О том, что Эббот находится в Хиве, стало известно Перовскому и Азиатскому департаменту МИД, и российский посланник в Лондоне принес официальный протест британскому Форин-офису, на который англичане просто наплевали.

1 мая 1840 года при проведении разведки казачьими разъездами в окрестностях укрепления Ново-Александровского — а это уже была российская территория — был задержан Эббот, бежавший из Хивы. Хан заподозрил его в том, что он работает еще и на кокандцев или бухарцев, и приказал Эббота убить. Его доставили к коменданту крепости, потом под конвоем в Оренбург, а об инциденте сообщили в МИД. Высылки из России он дожидался в Златоусте. Пока он был в Хиве, его начальство не имело никакой информации о том, жив агент или его уже убили, и вообще доехал ли он. Поэтому майор Тодд решил отправить в Хиву еще одного полевого агента, Ричмонда Шекспира. И когда Эббота высылали из Петербурга, Шекспир въезжал в Хиву. Он, как и предшественник, должен был агитировать хана за дружбу с Лондоном и Калькуттой и заодно разведать оборону русских границ.

Английские ученые-историки любят рассказывать о том, что именно Эббот и Шекспир смогли убедить хана отпустить всех русских пленных и русских рабов. Дескать, именно так они пытались создать ситуацию, при которой у русских не осталось бы формального повода для вторжения. В частности, Питер Хопкирк в книге «Большая Игра» очень подробно разбирает миссии обоих разведчиков и приходит к выводу, что помимо политического расчета ими двигало еще и благородство. А неблагодарные русские историки этого не осознавали.

«Нет ничего удивительного в том, что русские историки, как царские, так и советские, игнорировали роль Эбботта и Шекспира в освобождении хивинских рабов. Их освобождение приписывалось исключительно растущему страху хана перед русской военной мощью и испытанным им испугом при известии о первом походе на него. Однако русскими историками много чего было сказано про Эбботта и Шекспира. Обоих называли английскими шпионами, направленными в Центральную Азию в рамках гигантского плана установить там владычество Британии за счет задуманного ослабления влияния России»[149].

И что на самом деле сыграло роль — беседы с первым английским агентом, Эбботом, или страх перед русскими, сказать определенно невозможно. Вероятно и то и другое. Русская армия показала, на что способна в Персии, и хан это отлично знал. Понимал он и то, что обозленные неудачей русские не успокоятся, если не получат свое. Английские историки забывают упомянуть и еще один факт: как уже говорилось, в начале 1840 года встревоженный походом российских войск хан своим фирманом (указом) повелел освободить всех русских, находящихся в Хиве в неволе. На хана Аллакула действовало и то, что у русских войск оставался лагерь глубоко в степи, фактически новый форпост, к тому же русские обрубили Хиве торговлю в Оренбурге и Астрахани. А еще у хана помимо Эббота и Шекспира был и другой «консультант» — корнет Аитов, плененный киргизами и отведенный в Хиву. Вот с ним хан не раз советовался и спрашивал, как ему поступить с пленными. Английские ученые про Аитова обычно не упоминают. А вот по другим данным, именно корнет Аитов, сотрудник ОПК, убедил хана Аллакула в невозможности для Хивы «ни противиться нам вооруженной рукою, ни существовать без торговли нашей, снабжающей ханство нужнейшими продуктами».