«Лагерь Шаха при Нишабуре,

Вчера еще, сей час по приезде, я представился шаху. Он словоохотлив, любит блеснуть своими географическими познаниями, а наружностью похож на Кусяб Султана. Он был в восторге от моего казацкого мундира и говорил, что велит одеть по этому образцу одну сотню своей кавалерии.

Войско шаха состоит из 20 Башлюков полурегулярной пехоты, 80-ти орудий и около 60-ти сотен кавалерии, очень похожей на наших мещеряков.

Я сегодня надеюсь пуститься в путь — через Турмез и Каип в Кандагар. — Тут начинаются мои Геркулесовския труды. Ежели успею их перебороть, то, возвратившись, похвастаю, — а нет, так поминайте, как звали! Предприятие мое, как можете себе представить, тяжко, но я вполне вознагражден за труды тем, что удовлетворю совершенно мою страсть к приключениям и новым впечатлениям.

Проехал я страну историческую и весьма интересную по правилам и обычаям ея обитателей, видел развалины древней столицы Тартов Hecatopolis, ныне Дамган, маленький городок с 200 жителей, но развалины простираются на 14 верст в длину.

Пора перстать (видимо, ставить на письме печать с помощью перстня, то есть запечатывать его. — Прим. авт.), зовут к шаху, это прощальная аудиенция, часа через два я уеду — и Бог весть, увидимся ли когда…

Прощайте, Владимир Иванович, кланяйтесь всем хорошим знакомым и не забывайте истинно Вам преданного Виткевича»[139].

Сохранить миссию Виткевича в тайне не удалось. Недалеко от Герата лейтенант Генри Роулинсон, советник политической службы, прикомандированный к британскому посольству в Персии (он потом станет председателем Королевского географического общества Великобритании), встретил отряд казаков. Командовал ими «молодой человек, изящного телосложения, с прекрасным цветом лица, яркими глазами и очень живым взглядом». Они немного поболтали, Роулинсон узнал, что русский офицер везет подарки персидскому шаху. Но в лагере он выяснил, что шах не ждет подарков, а на самом деле везут их Дост Мухаммеду. Роулинсон тут же сообщил, что русские казаки едут в Кабул, об этом проинформировали и английского посла в Тегеране, и резидента в Кабуле. Лорд Окленд, генерал-губернатор Индии, получив сообщение о таинственном русском посланнике, тоже забеспокоился. И лорд Окленд отправил афганскому правителю письмо. Там он сообщал, что если тот будет вести какие-то дела с русскими без его личного предварительного одобрения(!), то афганцы могут получить проблемы со стороны армии Ранджит Сингха, который давно считает, что границу Пенджаба нужно подвинуть западнее. Также в послании говорилось, что если Дост Мухаммед не поймет степень проблем, то Александр Бернс — который вот уже почти год как находился в Кабуле — растолкует афганцу, что все может плохо кончиться. Лорд Окленд, видимо, не очень хорошо понимал, что не стоит афганцу, причем любому, не только эмиру, указывать, что делать и как себя вести.

Это был канун Рождества 1837 года, Виткевич прибыл в Кабул. Александр Бернс встретил его в высшей степени доброжелательно. Им обоим было интересно посмотреть друг другу в глаза. Давние соперники, они заочно были, по сути, знакомы — во всяком случае, каждый был наслышан о достижениях противника. Бернс пригласил русского офицера присоединиться к его рождественскому ужину. Виткевич произвел на англичанина хорошее впечатление, а как еще могло быть, ведь русский разведчик бегло говорил на тюркском, на фарси, а часть беседы они вели на французском. Бернс был озадачен, узнав, что Виткевич в Бухаре побывал трижды, причем один раз официально, тогда как он сам всего лишь раз. Вообще, где еще бывал Виткевич и что он делал в азиатских степях — это по сей день большая тайна. Есть версия, что он смог проникнуть и в Хиву, опять же под видом купца.

Когда Виткевич только прибыл в Кабул, Дост Мухаммед встретил его довольно прохладно. Ни почестей, ни особых церемоний, его поначалу содержали фактически под домашним арестом. Более того, Дост Мухаммед спрашивал у Бернса, как тот полагает — бумаги Виткевича, например письмо от царя Николая I, настоящие или нет. Но потом в Кабул пришло письмо лорда Окленда. Дост Мухаммед был оскорблен, публицист середины 19 века Карл Фридрих Нейман в книге «Афганистан и англичане в 1841 и 1842 годах» описывает это послание и реакцию на него так:

«Если эмир хочет сохранить дружбу Англии, он должен доверяться единственно ей только и разорвать всякую связь с чужеземными государствами. Подумайте о средствах, сказано в заключении письма, установить постоянный мир между вами и сейками; иначе я в скором времени отзову английское посольство из Кабула, где оно будет совершенно бесполезно.

Не только содержание, но и самая форма этого государственного письма, довольно неуважительная, глубоко оскорбили князя Баракси; хотя в присутствии одних верных и преданных ему людей, но тем не менее очень резко высказал эмир свои угрозы франкистанским неверным. “Я вижу, сказал он Бернсу, что Англия не дорожит моей дружбою. Я стучался к вам в дверь, но вы меня отвергли. Правда, Россия слишком далеко: но через Персию, которая также принадлежит Царю, как вам Индия, может мне помочь Россия. И если мы, афганы, еще раз должны будем подчиниться кому-нибудь, то лучше же нам повиноваться Мухаммеду-Шаху, который все-таки мослим”. Бернс убедился окончательно, что в Афганистане должен быть сделан решительный удар и что на главу нельзя никак рассчитывать»[140].

Шах стал встречаться с Виткевичем чаще. Наконец 21 апреля 1838 года русского посланника со всеми знаками уважения и почестями приняли в Бала Хиссаре. Бернсу оставалось только покинуть Кабул. 27 апреля он тепло попрощался с Дост Мухаммедом — тот все же понимал, что Бернс не сам это письмо составлял и не влияет на всю политику Компании, — и выехал в Индию, чтобы вскоре вернуться в Кабул в другой ситуации.

Виткевич договорился с шахом о дружбе между Афганистаном и Российской империей, фактически стал первым русским послом в Кабуле. Он действовал согласно полученной им инструкции, где ему вменялось заодно и устроить внутриафганские дела.

«Главная ваша обязанность — примирить афганских владельцев (кабульского Дост Мухаммед-хана и кандагарского Кохендиль-хана), объяснить им, сколь полезно для них лично и для безопасности их владений состоять им в согласии и тесной связи, дабы ограждать себя от внешних врагов и внутренних смут. Убедивши афганских владельцев в пользе тесного их между собой соединения, объяснить им и необходимость пользоваться благосклонностью и покровительством Персии, ибо одни они раздельно никак не в силах устоять против общих врагов их, и потому им нужно соединение их сил и опора соседственной державы, имеющей некоторый политический вес…»[141].