В этих гешефтах, «делании денег на имени принца Карла-младшего», со временем стал верховодить исключительно предприимчивый, дерзкий и харизматичный мошенник по имени Берль Гутенберг; его фамилия послужила источником множества анекдотов, вроде того, что Гутенберг изобрел искусство припечатывания, сиречь нажима. Фактически этот малый был конским барышником — четвероногие как обеспечение займов были не редкостью. Люди, имевшие с ним дело, впоследствии рассказывали, что его способность убеждать прямо-таки пугала, если не граничила со сверхъестественным. Когда в итоге грянул крах и начались многочисленные и прискорбные судебные разбирательства, вскрылись поразительные обстоятельства — например, как Гутенберг «организовывал» принцу деньги. Доверенные курьеры доставляли в стокгольмский отель «Странд» у Нюбрувикен конверты с лаконичной надписью «Чарли», ведь именно так звали принца друзья. Если таковые у него были, точнее-то сказать «знакомые». Конверт мог содержать ни много ни мало 40 000 крон наличными — умножьте на пять или на десять, тогда поймете, сколько это на нынешние деньги. Иногда принц в свою очередь переправлял деньги Гутенбергу. Бывало, Гутенберг выручал принца, когда ресторанные счета оказывались чересчур уж высоки.

Со временем выяснилось также, что в своих рискованных аферах Гутенберг частенько балансировал на грани банкротства — долги колоссальные, а платить нечем. В начале пятидесятых принц Карл-младший настолько увяз в этой деятельности, что собственная семья хотела установить над ним опеку — мать и сестры не видели иного способа положить конец бедствию. Отец скончался в 1951 году, и ему не пришлось смотреть на ужасное развитие событий.

Чтобы избежать опеки, принц Карл-младший прибегнул к странному способу. Был составлен фальшивый договор, из которого, в частности, следовало, что если его не возьмут под опеку, то некий кредитор спишет долг в 240 000 крон, который в противном случае придется гасить. Перед ошеломленным судом принц Карл-младший спустя несколько лет невозмутимо заявил, что с помощью этой откровенной фальшивки обманул мать и лгал ей в лицо касательно довольно серьезных вещей. Взятие под опеку явно не утратило актуальности.

К несчастью для всех, в Смоланде существовало огромное поместье под названием Хусебю, в свое время купленное англичанином по фамилии Стивенс, который сколотил состояние на строительстве железных дорог в Индии и завещал означенное поместье трем своим дочерям. Ниже речь пойдет прежде всего о незамужней старушенции — барышне Флоренс Стивенс.

Эта дама, определенно слегка с приветом, была в общем-то обаятельна своей чудаковатостью, и к числу ее старосветских заскоков принадлежала болезненная слабость к королевским особам. Она гордилась, что таковые гостили в Хусебю, причем ленивый, безвольный, часто улыбающийся и изысканный принц Карл-младший ходил у нее в фаворитах.

Поместье находилось в крайне запущенном состоянии, потому что барышня Стивенс не желала нанимать дельного управляющего, который мог бы положить конец халатности, равнодушию и повсеместному мелкому воровству. Она вообще не хотела платить приличное жалованье персоналу, чем все и оправдывали мелкие растраты, а то и кое-что похуже. Когда газеты начали писать про Хусебю, в частности, отмечалось, что за скотиной надлежащим образом не ухаживали, двух коров нашли в хлеву мертвыми, навоз не вывозили несколько лет и так далее, и так далее. А ведь при квалифицированном управлении поместье и хозяйство давали бы прибыль, тут все были единодушны.

Берль Гутенберг, над которым постоянно висела угроза банкротства, смекнул, что если сказать барышне Стивенс, будто принцу Карлу-младшему тоже грозит банкротство, то добрая (ну-ну!) старушенция наверняка раскошелится. Широко известен похожий случай, когда он пытался выудить 400 000 у великодушного старого роялиста, которого упомянутая сумма привела в ужас. Сошлись они на четверти миллиона — по денежному курсу пятидесятых годов, ныне цифра будет семизначная. В залог он предоставил нескольких породистых (ну-ну…) рысаков и скаковых лошадей.

Не кто иной, как Вильгельм Муберг, был так взволнован бедами Хусебю, что сочинил пьесу, основанную на этих и прочих обстоятельствах. Называлась она «Сказочный принц», но даже этот большой смоландский писатель не сумел должным образом оценить величайший в Смоланде скандал; реальность во много раз превзошла писательскую фантазию.

Появляется тут и еще один господин с почтенным именем де Геер; будучи крупным кредитором Гутенберга, он не мог не поддерживать его, иначе ему самому грозила катастрофа. Барышня Стивенс, с деловой точки зрения определенно неуравновешенная, не способная мыслить здраво и вообще бесталанная, то ярилась на Гутенберга, то назначала его управляющим. Если бы он занимался только поместьем, а не своими гешефтами, то, возможно, сумел бы вытащить Хусебю из катастрофической ситуации, говорили впоследствии, ведь он сам владел усадьбой в Уппланде, и дела там вправду обстояли не так, как в Хусебю.

Карусель с займами, векселями, поручительствами и прочими документами продолжалась, пока в один прекрасный день дальше просто не пошло. После многих обстоятельных и сложных судебных разбирательств Гутенберг в 1958 году был осужден за крупное ростовщичество, растрату в особо крупных размерах, мошенничество в особо крупных размерах и сел за решетку; кстати, процессов было несколько. Какую же роль сыграл во всем этом принц Карл? Н-да, как ни странно, его не осудили. Провели психиатрическую экспертизу — насколько нам известно, впервые такой процедуре подвергли королевскую особу, — и пришли к выводу, что он вполне вменяем, однако меру пресечения можно назначить условно. Без сомнения, он часто подписывал бумаги, не читая (чему, собственно, его учили в Польмановском коммерческом институте?). Напрямую об этом писали редко, но говорили, что сделки и подписывание бумаг нередко имели место в питейных заведениях после еды и возлияний; наверняка тут есть большая доля правды. Он оскандалился на всю жизнь — виновный ли, нет ли. Во дворце пытались оправдать его перед кузеном, королем Густавом VI Адольфом, который очень рассердился, что бывало с ним нечасто, и заявил, что принц не мальчишка и должен отвечать за свои поступки. Состоялся серьезный разговор, после чего принц покорно вернул Орден серафимов, каковой, как и все августейшие Бернадоты, получил при рождении.

В разгар означенных событий он не только был желанным гостем на борту яхты «Кристина», принадлежавшей Аристотелю Онассису, но по-прежнему оставался любимцем барышни Флоренс Стивенс! Единственная соринка в любовном кубке — его будущая третья жена принадлежала не к дворянскому, а к норвежскому крестьянскому роду. В Хусебю ее определенно не жаловали.

В личной жизни принца тем временем произошло следующее: с первой женой Эльсой фон Розен он развелся в 1951 году; умерла она в 1991-м. Затем он женился на Анне Маргарете Ларссон (она была десятью годами моложе), принцессе Анн, которая храбро поддерживала его на протяжении всего хусебюского скандала. Однако в 1962-м она развелась с ним и вышла за богатого американца, но в удобных случаях именовала себя «бывшая принцесса Анн»; умерла она в 1975-м, по причине сильно подорванного здоровья.

Принцесса Анн (конечное «а» она отбросила) наняла в дом норвежскую девушку по имени Кристине Ривельсруд, родившуюся в 1932 году в норвежском Эйдсфосе, уезд Хов. В каком качестве она вошла в семью, сказать трудно. Невольно приходит на ум хозяин Эспинг у Пирата[220], державший гувернантку, хотя детей в доме не было. Задним числом ее называли то секретаршей, то компаньонкой, злые языки предпочитали говорить о «прислуге, подтиравшей за собакой», или о «служанке»; барышня Стивенс от ревности не стеснялась в выражениях. Однако «служанка», видимо, оказалась порядочнее многих титулованных дам, и когда принцесса Анн (без «а») ушла от принца, верная Кристине (с «е») Ривельсруд осталась рядом и, надо полагать, «заботилась о нем» — это выражение здесь вполне уместно. Время тогда было не столь просвещенное, как сейчас, и по адресу верной норвежки, которая жила с принцем в «фактическом браке» (термин, ныне совершенно вышедший из употребления, как и «стокгольмский брак»), отпускали язвительные комментарии. В 1978-м они все-таки поженились — в шведской дипломатической миссии в Рабате, Марокко.