Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так какую сказку ты вспомнила? — Габор пристально смотрел на нее.
Олеся поежилась:
— О Гензеле и Гретель.
— Кто это такие? — Кажется, он пытался ее отвлечь.
— Брат с сестрой. Мачеха их не любила и уговорила мужа отвести детей в лес и там оставить. Он так и сделал. Дети бродили по лесу, пока не наткнулись на пряничный домик. Он весь состоял из леденцов, крема и конфет. Дети были очень голодны и начали откусывать от домика. Тут-то ведьма их и схватила. Она хотела съесть Гензеля, а Гретель держала в качестве служанки. Но дети перехитрили ее, сожгли в печи и вернулись домой.
Габор усмехнулся:
— Ну и сказочки в твоем мире. И как дети после них засыпают? С кошмарами?
— Эта сказка ничем не хуже той, что ты рассказывал мне о Крампусе.
— Истории о Крампусе нужны для того, чтобы предупреждать людей об опасности. А в твоем мире даже ведьм нет. Кстати, почему она хотела съесть ребенка?
Олеся задумалась, неожиданно осознавая, что даже вещи, имеющие одинаковые названия в их мирах, по сути, являются чем-то совершенно разным.
— В моем мире… когда люди еще верили в ведьм, они считали, что те едят людей.
Габор выразительно поднял брови и хмыкнул:
— Только не говори этого Бражене.
Олеся указала на каменные развалины, сквозь которые проросло дерево:
— Что это за руины?
Взгляд Габора потемнел. Он неохотно бросил:
— Много веков назад моя крепость была больше.
— Что случилось?
Габор резко дернул ее за руку, таща за собой. Его голос снова звучал зло и отрывисто:
— Разве ты не заметила? Все пришло в запустение.
— Не хочешь мне говорить? Опять какая-то великая тайна?
Он обернулся и вонзил в Олесю свой непостижимый взгляд, от которого ей стало и страшно, и жарко.
— Умнеешь прямо на глазах, иномирянка.
Олеся сжала челюсти и надула губы:
— Не называй меня так.
На этот раз он даже не посмотрел на нее:
— Приказываю здесь я. А все остальные подчиняются. И ты в том числе. То, что мы спали, не выделяет тебя среди остальных.
Его слова как ржавые крючья вонзились в живот и под ребра. Невидимая рука рванула их вверх, сдирая кожу и разрывая ее на кровавые куски.
— А ночью ты мне говорил совсем другие слова. — Олеся ненавидела себя за то, как дрожал голос.
— Ночью ты была послушной и покорной и вела себя так, как и подобает себя вести со своим господарем.
Олеся выдернула ладонь из его хватки и остановилась:
— Но ты не мой господарь.
Он все-таки обернулся и снова взял ее за руку. По губам зазмеилась опасная улыбка, в которой не было ни тепла, ни доброты. Только опасность.
— Ошибаешься. А знаешь почему? Потому что без меня ты не продержишься и дня здесь. Тебя либо обвинят в сговоре с демонами и убьют, даже не посмотрев на твое положение. Либо изнасилуют и… все равно убьют. Только я могу защитить тебя. И обеспечить тебе комфортную жизнь. Без трудностей и забот. Ну, иномирянка? Я все еще не твой господарь?
Олеся тяжело дышала, глядя в его красивое, но такое жестокое лицо. Холодный воздух выжигал душу.
На щеке Габора дернулся желвак. От него веяло угрозой. Мощью, опасностью и силой. Олесе стало не по себе. Она наедине с ним, далеко в лесу.
— Если ты до сих пор сомневаешься, то мы можем проверить. Сегодня же я вышвырну тебя из замка. На ту дорогу, где тебя нашла Адрианна. В том, что на тебе было. И можешь отправляться на поиски старика, который бросил тебя под колеса кареты.
Олеся покачала головой:
— Ты — монстр…
— Когда я звал тебя замуж, ты сопротивлялась и отправляла меня к другой. Когда я предложил тебе вожделенную свободу, вдруг стал монстром. — Он тихо рассмеялся. — Ты действительно лицемерка, Олеся.
Господи… Они просто ходят по кругу. В сотый раз. Как заколдованные. Как будто проклятье какое-то. Одно неверно сказанное слово, и все летит к чертям.
Олеся устало выдохнула:
— Когда ты сказал, что твоя душа принадлежит мне… я стала самой счастливой в мире. И в твоем, и в моем. — Она горько улыбнулась. — Я никогда не понимала девушек, добивающихся мужчин. Сражающихся за них. Потому что никогда не встречала кого-то хоть капельку похожего на тебя. Ты сказал мне столько ужасных и обидных слов сейчас, а я все равно думаю, как навечно пришить тебя к себе. Единственное, чего я хочу, — стать твоей женой. Чтобы ты был только моим. Мне кажется… кажется, что ради тебя я даже способна на убийство этой проклятой принцессы. Наверное, это все сумасшествие Маргит… Передалось и мне. — Олеся сглотнула ком в горле. — Но король… В моем мире правителям могли противостоять совсем немногие. Им ничего не стоило отдать приказ об убийстве собственной семьи.
Габор навис над нею, коснулся подбородка, ласково его погладил. Обхватил Олесю за плечи и притянул к себе:
— Я из тех немногих, которые могут противостоять королям.
Олеся погладила ладонью его шершавую щеку. Кожа оказалась удивительно горячей, как если бы его сжигала лихорадка.
— Ты правда отправил бы меня на ту дорогу?
Габор наклонился еще ниже. Пристально посмотрел ей в глаза. Его губы замерли напротив ее губ, опаляя обжигающе-влажным дыханием:
— Да… раздел бы тебя до нижней сорочки и завел бы глубоко в лес. И если бы ты захотела выбраться оттуда, тебе пришлось бы уговорить меня…
Олеся не удержалась — подалась к Габору, словно споткнувшись. Ее словно магнитом потянуло к нему. Слова, которые он говорил, возбуждали и будоражили кровь. Он обещал ей нечто большее, чем страсть и секс. Олеся чувствовала в нем темную сторону. Того самого господаря, которого так боялась Адрианна и которому так стремились любой ценой угодить крестьяне.
Олеся совершенно его не знала. Но готова была подчиниться, потому что даже эта тьма в нем ее невообразимо притягивала.
Неожиданно что-то громко хрустнуло. Олеся вздрогнула, а Габор молниеносно обернулся. От высокой ели отломилась ветка и упала в снег.
Габор наклонился и поднял толстый, шириной в руку, сук. Несколько секунд он въедался глазами в разлом, а затем отшвырнул в сторону и почти по-звериному оскалился.
Олеся схватила Габора за локоть:
— Что не так?
— Кто-то ее сломал.
— Она… она не могла сломаться под тяжестью снега?
— Нет. Разлом другой.
Олеся ожидала новой волны страха, но ощутила совсем другое. Она поразилась тому, сколько всего он знает. В ее мире такими навыками могли похвастать разве что охотники.