Я говорю об этом с Мишей Шприцем, одним из двух создателей аниме-проекта «Первый отряд», оживляющего с помощью сказочного инструментария советскую мифологию Великой Отечественной. «Конечно, – пожимает плечами Миша. – В некотором смысле мы живем в эпоху возврата к самым консервативным фундаментальным ценностям. Идеология отказалась от попыток представить обществу целостную картину мира, наука – пускай и не отказалась, но тоже давно не годится на роль нового, правильного заменителя всеобщей религии, какой она казалась век назад: предлагаемых ею картин мира слишком много, и все они слишком сложны, чтобы комфортно разместиться в голове массового человека. Мало кто в силах строить свое восприятие мира на основе, например, теории струн. Остается сказка, которая вовсе не пытается объяснить происхождение феноменов».

* * *

Всё вроде бы верно, и картинка получается стройная. Но вот что во всем этом меня тревожит. Торжествующая сказка – это лакмус, сигнал, флажок над опасной, грозящей обрушиться массивной областью ценностного вакуума.

Наличие универсальных и работающих систем ценностей есть признак здоровья цивилизации, а распад этих самых ценностных иерархий и систем обозначает как минимум ее уязвимость.

Торжество сказки, подменившей нам религию, науку, идеологию и многое другое, намекает о нездоровье организма в целом, подавая нам сигналы о подспудном кризисе.

Так может продолжаться довольно долго – но не бесконечно же. Раньше ли, позже – потенциальная уязвимость материализуется в реальную угрозу; кризис из подспудного станет грубым и зримым; и механизм самосохранения цивилизации потребует замены релятивистского ценностного суррогата на что-то более эффективное – и потому неминуемо более жесткое.

Тогда и закончится торжество сказки; и падет проклятый релятивизм, необязательная относительность всего и вся. И хотя сейчас, пока он правит, мало кто решится восславить его муторное, лишенное ориентиров царствие, не стоит забывать, что релятивизм есть еще и оборотная сторона максимальной свободы (вседозволенности, заметил бы внутренний циник). А оборотная сторона моральной четкости и однозначной непреложности ценностей есть еще и жестокость. Пускай ее и называют оправданной.

Но пока – пока на экране сказка, и титры еще не пошли.

* * *

По телеэкрану скачет саблезубая белка. Отчаянно прыгает в попытке достать орех – и не достает, конечно. Я жму на «стоп». «Ну почему? – возмущается моя пятилетняя дочка. – Почему, я хочу еще!» «Это конец, видишь – титры?» – говорю я скучно и честно.

Сказочная белка то ли вмерзла в лед, то ли вклеилась в вулканический пепел. Ей не впервой. У сказочной белки еще многое впереди. Она готова пережить ледниковый период и глобальное потепление, справиться с ценностным вакуумом и перекосом системы координат, сладить с дюжиной крушений и перестроек – и снова оказаться в строю.

Она напоминает мне, что в любом, самом релятивистском мире, на пороге любых, самых смутных перемен все-таки есть вечные, безусловные ценности.

Взять хотя бы орех.

Скажу вот как: на свете мало идей, в пропаганду которых вложено столько денег, сколько в пропаганду идеи, что не в деньгах счастье.

Или скажу еще вот так: каждый раз, когда вы закрываете окно в интернете, захлопываете журнал, выключаете телевизор с мыслью, что богатые тоже плачут, – богатые хохочут особенно заразительно, от души.

А вы скажете так: ну вот, приехали, и этот туда же, голимое левачество и конспирология, фу. Миром правят сионские мудрецы с уоллстрита, нет? Батенька, да вы трансформер? Рептилоиды среди нас? Зовите докторов.

А я тогда скажу: если вы параноик, это ведь не значит, что на вас не охотятся? Теория заговора непобедима – но не потому ли, что она верна? Только настоящий заговор должен быть предельно простым. Не требующим ежегодных секретных радений в подземной масонской ложе, переделанной из тайного бункера фюрера на случай астральной войны, под фуршет из христианских младенцев. Настоящий заговор должен быть молчаливым – и диктоваться каким-нибудь элементарным базовым инстинктом.

Например, самосохранения.

Ведь о чем, в сущности, говорит с нами Великая Мировая Желтая Пресса (превосходящая суммарной мощью любую госпропаганду – а иногда для удобства сливающаяся с ней во взаимовыгодном экстазе) во всех ее ипостасях – бумажных, электронных, аудиовизуальных? Ну, кроме того, что в деревне Икс инопланетяне похищают женщин для опытов, и недавно одна из них родила разумного тритона, а в городе Игрек поймали под мостом Гитлера с хвостом, а слепоглухонемая предсказательница Зет обещала в следующем году конец света.

Она говорит с нами о Жизни Богатых (и Знаменитых, и Влиятельных, и Сильных Мира Сего, и Элиты, и Избранных – всё это на самом деле одни и те же люди, объединенные по одному признаку: признаку Больших Денег). Она лезет в эту Жизнь – со всеми ее виллами, яхтами, бизнес-джетами, закрытыми вечеринками, звездными романами, тайными интригами и роковыми страстями; объективами папарацци, сливами спецслужбистских прослушек, цифровыми отмычками хакеров; лезет в нее – для нас. И, разумеется, часто получает по носу от охранников, судебных приставов или самих оскорбленных вторжением в частное Богатых и Знаменитых и Влиятельных и…

Это вечная и непримиримая борьба. Она же – борьба нанайских мальчиков. Поскольку у нее только один бенифициар. И напрасно всепланетный Ваня, Джон или Жан, теребя сосцы Мирового Таблоида ради новой порции последней правды, думает, что этот бенифициар – он, дерзко проникающий под покровы и в альковы. Вся эта гигантская машинка, Ваня, работает только для того, чтобы на твой сочащийся завистливым вуайеризмом запрос: а че у них там? – позвенеть заснятыми с расстояния в километр бриллиантами от Де Бирс, пошелестеть купленными копиями полицейских отчетов, а в итоге грустно ответить: а прикинь, у них там то же самое, что у тебя, Джон. Богатые, Жан, тоже плачут. Can’t buy me love. Не в деньгах счастье. Вот смотри. Легендарный Футболист запил после того, как его бросила Знаменитая Топ-Модель, и спьяну разбил свой Феррари, и три месяца лечился в наркоклинике. А от Могущественного Банкира ушла Преданная Жена и отсудила у него полбанка, – когда узнала, что Банкир западает на Молоденьких и ходит к ним в Бордель. А Великий Промышленник заболел раком и почти умер, нет, вот только что совсем умер, мы первые сообщаем. А Загадочный Олигарх разъезжает по курортам с Эскорт-Девушками от обыкновенной застенчивости, потому что не знает, как познакомиться с Простой Девушкой, не Эскорт, и можно ли ей после знакомства верить, что она полюбила Его, а не Его Активы, вот и страдает, бедняга. И даже сам Великий Президент развелся с женой потому, что полюбил Прекрасную Гимнастку, только жениться на Гимнастке он всё равно не может, потому что он человек государственный, а ты вон развелся себе и женился на Нинке из соседнего отдела, и никто, заметь, не мешал. А теперь Миллиардер Рокфеллер, которому намедни стукнуло 99 лет, расскажет тебе, как важно много работать и жить насыщенной жизнью, чтобы протянуть столько же.