Но почему же стало так пусто? Ведь случилось то, чего все ожидали.

Почему так пусто?

Лилиан вставила в мундштук тонкую папиросу, поднесла спичку и глубоко затянулась.

«Сумеет ли Генрих-младший удержаться?»

У него есть остатки армии и два бронетяга. Вполне достаточно, чтобы вырваться из города, жители которого только что узнали, что им больше некого бояться.

«Но что он будет делать, если вырвется? Куда он вырвется? В сферопорт? Да, ему нужно срочно покинуть Заграту. Понимает ли это двенадцатилетний мальчик? У него наверняка есть советники, которые понимают. Ведь я понимаю! И они поймут. Узнают о разгроме и сразу же прикажут прорываться в сферопорт. Два бронетяга способны пройти даже сквозь дома, а значит, принцы в безопасности. Да. В полной безопасности».

Машина ждет, пожалуйте не выход.

Скажи Заграте «до свидания» и поспеши в свой новый дома — на Каату. Там любящий мужчина и спокойный мир. Там два миллиона цехинов. Машина ждет и цеппель тоже. Здесь ничего не осталось. У трех перепуганных мальчишек есть два бронетяга и остатки армии, они прорвутся. Мы встретимся на Каате.

Лилиан сдавила папиросу в пепельнице, и ее взгляд упал на конверт, что доставил утром Валентин. Конверт с Кааты, в котором лежало дышащее любовью письмо. Красивый конверт, на котором был изображен малый герб дер Саандеров: причудливый щит, разделенный на четыре части, лента с девизом и… ползущая по ленте пчела.

Обязательная адигенская пчела.

Лилиан увидела ее и отдернула руку так, словно нарисованное насекомое могло вцепиться ей в палец.

Пчела.

В дверь вновь постучали — телохранители нервничали. Телохранителям не хотелось задерживаться в Альбурге дольше необходимого.

— Адира, на прилегающих улицах спокойно. Нужно ехать.

Пчела.

Машина ждет. Пожалуйте…

«Пошло все в Пустоту! Я ничего и никому не должна!»

— Адира?

— Очень хорошо. — Лилиан скомкала конверт и бросила его за диван. Бросила спокойным, холодным жестом. Так смахивают со стола мертвую пчелу — небрежно. На красивом лице молодой адигены не осталось и следа сомнений. И голос был тверд: — Подавайте машину.

Заграта осталась в прошлом.

* * *

— Сегодня? — переспросил Квадрига.

— В ближайшее время, — уточнил Помпилио. — Мир не имеет значения, Галилей, но мы должны уйти в него до полудня.

Дорофеев кивнул, подтверждая слова адигена, и медленно провел пальцем по штурвалу.

— То есть мы торопимся. — Квадрига почесал в затылке. — Знакомое дело, ипать-копошить…

— Галилей? — Базза приподнял бровь.

— Извините, мессер. Извините, капитан. — Астролог обезоруживающе улыбнулся. — Не сдержался.

От него крепко несло жигой, однако ни Помпилио, ни Дорофеев не обращали на запах внимания. Квадрига мог жевать и мог выпивать, но выражаться в присутствии старших офицеров права не имел.

— «Амуш» выйдет из Альбурга примерно через три часа, — сообщил адиген.

— Я понял.

— Кстати, симпатичный шарфик. — Помпилио с улыбкой покосился на шелковую розовую полоску, украшающую шею Галилея. — На спор надел?

— Я знал, что вам понравится, мессер… — пробормотал Квадрига, раскрывая астрологический атлас Заграты. — Сейчас посмотрим, куда мы сможем уйти…

Они разговаривали на капитанском мостике, из окон которого открывался печальный вид на зарево. На пылающий Альбург. На город, который только что перестал быть столицей королевства.

— Вы верите в разгром королевской армии, мессер? — тихо спросил Дорофеев.

— Главное, что в победу Нестора поверят бунтовщики, — жестко ответил Помпилио. — И начнут действовать.

— Согласен, — подумав, кивнул Базза. — Ждать нельзя.

— Я уже опоздал сегодня. — Лицо адигена закаменело. — Больше подобное не повторится.

Он вышел на мостик, облаченный в бордовый месвар, который, несмотря на золотое шитье, не был ни парадным, ни повседневным. Классическое адигенское одеяние имело много лиц, и сегодня Помпилио отдал предпочтение боевому крою, более свободному, не стесняющему движений. Сегодня Помпилио готовился к войне.

От девятой мачты отошел «Верзийский гонец» — переполненный пассер, направляющийся на Чурсу.

— Можем составить ему компанию, — сообщил Галилей, как раз закончивший изучение атласа. — «Гонец» идет на запад, планирует прыгнуть на Чурсу, а поскольку мы быстрее, то тоже успеем в точку перехода к нужному времени.

— Запад… — Помпилио прищурился. — Другие варианты есть?

— Если пойдем на юго-восток, успеем прыгнуть на Свемлу. Следующие точки перехода станут доступны не раньше вечера. — Квадрига захлопнул атлас и приятно улыбнулся, предоставляя командирам право принять окончательное решение.

— Какая точка дальше?

— Юго-восточная, — тут же ответил Галилей. — Мы едва успеем.

— Но успеем?

— Я знаю, на что способна наша птичка. — Астролог нахохлился, став похожим на недовольного воробья. — Мы успеем.

— Значит, туда и пойдем, — решил Помпилио. — Галилей, прокладывай курс.

— Слушаюсь, мессер.

Адиген повернулся к капитану:

— Базза, вы знаете, что делать.

— Да, мессер, знаю. — Дорофеев внимательно посмотрел на Помпилио: — Удачи вам.

— Спасибо, Базза, но полагаться только на нее я не стану.

Всем без исключения известен и всеми без исключения признан огромный вклад, который внес Хоэкунс в развитие огнестрельного оружия. С самого своего появления бамбальеро требовали от мастеров непрерывного улучшения бамбад: скорострельность, надежность, дальнобойность, мощность… От алхимиков — новых сплавов и боеприпасов. Денег не жалели, поскольку идея «рыцаря, способного в одиночку решить исход сражения», туманила головы, несмотря на всю свою бесперспективность. А раз были деньги — был и результат. Появился патрон, а вслед за ним — нарезное оружие, различные виды порохов и жезарский сплав, новые технологии обработки металлов и новые алхимические соединения. Нет сомнений, что все эти открытия были бы совершены и без Хоэкунса, но мастеров и ученых подгоняло нетерпение бамбальеро.

При этом, как ни странно, «официальное» признание открытия, его одобрение самыми авторитетными, а значит — консервативными, учителями Хоэкунса всегда проходило тяжело. Споры вокруг нарезов шли три недели, столько же потратили на идею патрона. Револьверную схему приняли за пять дней, а вот с магазинной вышла заминка. Появилась она позже револьверной, а потому и рассматривали ее придирчивее, ибо срочная необходимость в многозарядных бамбадах уже отпала. В итоге на вопрос: может ли оружие, изначально сделанное для нужд массовой армии, стать совершенным? — лидеры Хоэкунса дали отрицательный ответ. Не нашли они среди представленных образцов тот, который бы единодушно признали бамбадой.