собирала одежду, разбросанную на лестнице, когда услышала звуки Адажио Альбинони. Той самой мелодии, которую, кажется, не исполнял только ленивый, которую так надрывно пела Лара Фабиан.

Музыка была то нервной, то спокойной, но задевающей все струны души, переворачивающей внутри все и заставляющей вглядеться в исполнителя, которого она задевала не меньше. В огромной комнате с камином, где мерно потрескивали дрова, стоял рояль, который я не заметила раньше. Напольная лампа приглушенно бросала блики на спину того, кто покачивался над роялем в такт мелодии.

Кинув вещи на диван, я подошла ближе.

– Садись, – сказал он, не отрываясь от игры. – Прости, я не хотел тебя будить.

– Я…

Он на секунду прервался и протянул ко мне руки. Я подошла ближе, и он уткнулся в мой живот, обдавая его жаром дыхания.

– Ты расстроена?

– Немного.

– Прости еще раз. Мне было трудно просто лежать и смотреть на тебя. Музыка успокаивает. – Он поднял глаза и, раскаиваясь, улыбнулся. Я тут же простила его. – Садись.

Он похлопал рукой по пуфику рядом с собой, и я присела.

– Красиво…

Джонатан играл, а я просто слушала, чувствуя его тепло и тревогу. Губы упрямо сжаты, а между бровями пролегла складка, и выпуклая венка опять разделяла его лоб, сосредоточен и на нервах. Я почувствовала, как это настроение передается и мне, отчего сжала сильнее край простыни.

– Тебе не кажется, что секс все усложняет? – неожиданно спросил он.

– Я… – Я не знала, что ответить на это, лишь сглотнула подкатившее отчаяние.

– Ох… Настя… Прости… – Он прервался и взял меня за руки. – Я болван. Я просто хотел сказать…

Он сжал мою ладонь и вернулся к игре.

– Просто теперь мы стали более уязвимы, что ли. Теперь мне есть что терять…

Я выдохнула с облегчением, но все еще не понимала, о чем он хочет говорить со мной.

– Я… – Я пыталась сглотнуть ком в горле, который предательски не покидал его. – Наверное.

Хотелось встать и опрокинуть в себя бокал вина, потому что я понимала, каждый раз я осознавала, что действительно совсем не знала этого человека рядом. Но я отчаянно хотела его узнать, хотела знать все его грани.

– Хочу признаться тебе кое в чем… – Теперь он опять искал поддержки у моих ладошек. – Во-первых, я очень неуклюж, с детства.

Маленькая слезинка покатилась по моей щеке, но определить, слезы счастья или чего-то другого вдруг нахлынули на меня, я не могла. Джонатан поднял руку и стер дорожки большим пальцем, поцеловав меня в нос.

– Что-то не так? Это я опять что-то ляпнул не то?

– Нет. Просто… Я люблю тебя… И не понимаю, чем заслужила и…

– Настя, я тоже тебя люблю. – Он сказал мне это, не отпуская моего взгляда. – Но я боюсь тихих женских слез.

– Тогда почему ты не подошел ко мне у Лиззи?

Он поцеловал меня в щеку.

– Я боролся с собой, решил, что все еще могу удержать себя. Боролся ради тебя. Ради того, чтобы ты была счастлива, чтобы ты могла восстановить все с Томом, потому что я не имел права рушить все это.

Я подняла на него глаза, смотря в его, с отблесками пламени от камина. Его взгляд выглядел усталым и пронзительным.

– Ты верил в то, что я останусь с ним?

– Я думал, но у меня не было никаких шансов устоять перед тобой. И все же решил, что смогу просто быть рядом, пусть и не в качестве твоего парня. Я был готов вынести все, только не пытку тем, что больше не увижу тебя.

Я повернулась к нему и поцеловала в губы, Натан ответил нежно и неловко.

– Так вот… – Он улыбнулся и прошелся рукой по волосам. – Во-первых, я неуклюж, во‐вторых, я никогда в детстве не нравился девчонкам, но сам влюблялся в них с постоянной регулярностью. Придумывал себе чувства…

Тема опять коснулась Тома, и мы пытались отгородиться от нее, убежать, как делала всегда я. Он сменил тему.

– Лучше расскажи, как ты стащил мой кулон, – я ткнула кулаком его в плечо.

– Это слишком страшный секрет, – он бросил на меня быстрый взгляд и, ухмыльнувшись, продолжил играть.

– Джонатан? – позвала я.

– Я хотел вернуть тебе его, но ты не отвечала на звонки. Нашел его возле кровати, когда ты сказала, что ненавидишь меня.

– Я была немного зла.

– Ну… – Он вздохнул и продолжил играть. Музыка нарастала, казалось, что я задыхаюсь не только от его взгляда, но и от музыки, которая вылетала из-под его рук.

– Ты не отвечала, и я решил, что, раз ты не говоришь со мной, я не буду возвращать тебе его. – Он снова бросил взгляд из-за полуопущенных ресниц и вернулся к игре.

Его голос, его осанка, голая грудь и джинсы на бедрах, под которыми, скорее всего, ничего не было, улыбка, мягкие линии рта, трепещущие крылья носа, брови – все это сводило с ума вместе с рассказом о том, как Джонатан по-своему переживал наши недоотношения.

– Хорошо. Ты в курсе, что новое украшение Джонатана Коула обсуждалось на всех порталах в Сети?

– Мне плевать. – Он был серьезным, и это значило, что ему на самом деле плевать на это.

– А если б я увидела? – уточнила я.

– Тогда бы позвонила мне или отправила сообщение. Кстати, а почему ты не позвонила?

– Я запретила себе заходить на такие сайты, поэтому не видела, но новости в Гугле упрямо пестрили заголовками.

– Почему? – Он так непосредственно удивился. – Почему запрещала?

– Потому что хотела забыть тебя, – выдавила я.

Джонатан остановился, его руки зависли над клавишами рояля, сам он так стремительно развернулся и запустил руку в мои взъерошенные волосы, подхватив под затылок, притянул к себе, что я не успела ничего сказать, когда его губы накрыли мои, усиливая напор при поцелуе, заставляя задохнуться от желания и влажного шепота:

– А сейчас?

– Что – сейчас? – переспросила я.

Он шептал мне в шею, покрывая ее поцелуями:

– Сейчас хочешь меня забыть?

– Нет, – ответила я и ахнула, когда руки Коула подхватили меня, пересаживая на клавиши рояля, которые издали громкий звук. Джонатан оказался между моих ног, ступни которых он поставил себе на бедра. Руками я цеплялась за его плечи, когда он аккуратно вытащил кусочек простыни, которая держалась на моей груди, и развел края в стороны. Он жадно рассматривал мое тело, разводя шире колени, и наслаждался тем, что видел. Я бабахнула руками о клавиши, когда его поцелуй добрался до внутренней стороны бедра. Он ласкал меня, заставляя смотреть в его дикие, подчиняющие себе глаза. И только пальцы, удерживающие меня на рояле, непослушно брякали, вырывая из инструмента неясные