Да-да, именно это и делало нашу с Коулом романтику менее романтичной и более юмористичной. Упираясь в кресло задними лапами, на столе стояла собака, лохматая и не очень чистая, и доедала с одной из тарелок мясо. Я смеялась, не в силах остановиться, а гребаный британец рванулся к собаке, крича на нее и стараясь прогнать. Зрелище выглядело впечатляюще, жаль, что у меня забрали телефон, иначе получился бы отличный контент для социальной сети.

– Она съела наш ужин! – кричал он, всплеснув руками. Но собака даже не обращала внимания, стащив кусок на лужайку, она приняла более удобное для нее положение и стала чавкать еще громче.

– Кыш, кыш! – Я побежала к собаке и стала ее прогонять.

Джонатан, не понимая значения русского слова «кыш», тоже старательно выговаривал его, пока собака действительно не поняла, что ей здесь не рады, и не скрылась за холмом. Я смеялась как ненормальная, размахивая ромашками и понимая, что так хорошо, как сейчас, мне никогда не было.

– Вино, сыр и ветчина остались нетронутыми. Мы можем поужинать ими, – расстроенно заключил Коул. Он открыл вино, разлил в бокалы и подошел ко мне.

– За преодоление препятствий! – произнес он, приподнимая кепку, чтобы поправить волосы под ней.

– Какой сложный тост, – улыбнулась я, и огромная капля дождя капнула мне на нос.

Прикоснувшись бокалом к краю бокала Джонатана, я выпила его залпом, потому что дико замерзла и нервничала. Он сначала пригубил свой, пытаясь выглядеть как подобает средневековому рыцарю, но потом плюнул на все и поступил так же, как я. Дождь начинал расходиться, и парень, схватив меня за руку, а бутылку с вином под мышку, потащил нас скорее в дом.

– Надеюсь, там нет собак, – саркастично заметила я, когда он раздвинул входные стеклянные двери.

– Нет. Там будем только мы… и все… – Он хитро прищурил глаза, и его зрачки показались мне таким огромными, как пушечные ядра.

Мы оказались в гостиной, где ярко горел камин, потрескивая сухими полешками, а на столике возле дивана стояли еще одна бутылка вина и тарелка со снеками. Джонатан наполнил бокалы из взятой с улицы бутылки, и мы снова осушили их стоя, смотря при этом друг другу в глаза. Тишина и стук капель по стеклу создавали волшебную атмосферу загородной Англии, той, в которой я бы точно хотела жить. Коул поставил на пол бокалы и бутылку и притянул меня к себе.

– Ты позволишь? – спросил он грудным голосом, указывая на ромашки. И я, повинуясь, отдала их ему. Их он тоже швырнул на пол и, взяв меня за руки, стал плавно касаться кончиками пальцев моих, сплетаясь пальцами.

– Настя…

– Джонатан…

Его влажный большой палец стер каплю у меня на щеке, и рука легла на затылок, а губы уже чувствовали его сладость и жажду.

Глава 14

Тело и душа

Тот, кто способен чувствовать, знает: можно наслаждаться, даже если ты не прикасаешься к тому, кого любишь.

Пауло Коэльо [23]

Я сидела возле окна, здесь был такой полукруглый выступ с тремя огромными окнами и мягким подоконником, вроде бы он называется «абсида», но это не важно. За окном небо прояснилось, а ровный круг луны освещал луга и холмы. Мне было душно, душно от мыслей, которые переполняли.

Вспомнилась легенда о прекрасной девушке-Луне…

О том, как давным-давно, когда само Время было еще молодо, когда весь мир лишь набирал свой цвет и красоту, на Земле жила девушка. Ее небесная красота поражала всех вокруг, заставляя затаить дыхание. Проходя мимо нераспустившихся бутонов, земная красавица одаривала их частичкой своей неземной красоты. Бутон распускался и начинал излучать теплый радужный свет. В то время люди не знали ни злобы, ни зависти: вокруг царили любовь, взаимопонимание и гармония. Бог радовался, смотря на созданный им Мир. Так проходили дни и ночи, за ними шли годы. Годы превращались в века… Планета цвела, и все вокруг казалось сказкой. Ничто не могло омрачить столь прекрасную картину. Но, забывшись в лучах собственной красоты и успеха, земная красавица начала вести разгульный образ жизни. Соблазняя по ночам самых красивых жителей мужской половины планеты, она озаряла темные ночи ярким свечением. Бог заметил это и, чтобы наказать развратницу, отправил ее на небосклон. Каждую ночь девушка-Луна освещала чистую и прекрасную планету нежным свечением. Все больше и больше жителей планеты стало появляться на улицах в ночи, чтобы любоваться непостижимой красотой. В сердцах каждой девушки и каждого юноши загорался этот нежный теплый свет, который пробуждал это буйное влечение и заставлял сердце биться чаще, а душу разрывать тело на части. Девушка-Луна забрала у жителей планеты сон и спокойствие по ночам. Поэтому даже в наше время, появляясь ночью на небе во всей своей красе, Луна заманивает нас в свою нежную ловушку. Луна в полном расцвете одаривает нас самыми необъяснимыми чувствами. Она отнимает у нас одиночество: у всех людей на Земле во время полнолуния сердца бьются в такт. В такт загадочным чувстам и мыслям. В такт непостижимой красоте и сказочной любви.

Я обернулась к кровати и посмотрела на Джонатана, который спал, мило подложив руки под щеку. Подышав на стекло, я написала букву «Л»: Лондон, лето, ласка, любовь…

Последнее слово унесло меня на несколько часов назад.

– Настя…

– Джонатан…

Его губы накрыли мои, заставляя отдаваться нашему притяжению и его настойчивости. Он казался таким же жадным до ласк, как и прошлой ночью, это выглядело так, словно он никак не мог насытиться, словно хотел поглотить меня, а может быть, и сам не знал, что ему хочется сделать. Он со всей своей мужской страстностью и забвением целовал меня, прижимаясь ближе и сильнее, словно от этого зависело его спасение. Сквозь слои одежды я ощущала его желание, и сама заводилась сильнее.

Словно осознав наше состояние, которое слишком быстро стремилось к точке невозврата, он отстранился, переводя дыхание и целуя меня в нос.

– Пошли, – сказал Натан и, взяв меня за ладонь, повел к лестнице.

Я шла за ним, не видя в дымке сгустившегося вечера ничего, кроме спины моего любимого мужчины. Сердце гулко стучало в горле, а мысли путались.

У ступеней он остановился, и я врезалась в него, ощущая снова его руки у себя на пояснице и затылке, а губы и горячий язык на своих губах. Я чувствовала его трепет и его силу, с которой он вытягивал из меня неконтролируемые стоны. Толстовка осталась валяться на полу,