Вторым отделением программы был международный чемпионат по французской борьбе, а в промежутке, пока готовили арену для борьбы и настилали ее большим ковром, в том месте, где сидел оркестр, был спущен и развернут экран и при потушенном свете был проделан, для развлечения публики, короткий сеанс кинематографа. Это было Actualité[113], причем исключительно из французской жизни: сбор винограда в Бургундии, открытие какой-то выставки в Париже, приезд во Францию марокканского султана и тому подобная, мало интересная для русских моряков чепуха. Монотонность этого скучного сеанса только раз была нарушена громким возгласом какого-то малыша, узнавшего в изображенной на экране парижской толпе, перед проездом марокканского султана, собственного папашу:

– Tiens, tiens… Papa, avec une cocotte!..[114]

Вслед за чтим возгласом, полным радостного изумления, отчетливо по слышалось сдавленное шипение сидящей рядом с малышом дамы, по-видимому, его благоверной мамаши:

– Tait-toi, idiot!..[115]

Но вот вновь зажегся свет, экран был свернут и убран, и публика насторожилась в ожидании интересного зрелища.

Выход борцов был обставлен самым торжественным образом. Лакеи и свободные артисты в форме коричневых гусар выстроились шпалерами и два ряда у выхода из кулис. Откуда-то сзади и сверху на середину арены был направлен луч прожектора. Музыка заиграла марш, и под предводительством директора цирка, шествовавшего во фраке и блестящем цилиндре, показался длинный ряд борцов.

Выйдя на арену, борцы обошли ее вереницей под звуки бравурного марша и выстроились в ряд под лучом прожектора, лицом к публике. Выступивший вперед арбитр стал вызывать по одному борцов и представлять их публике. Вызываемый выходил вперед на два шага, кланялся и возвращался на свое место. Тут были – два француза, немец, турок Али-баба, затем шел маленький, смуглый, весь точно на стальных пружинах японец Саракики, огромный болгарин Колчев, точно для контраста поставленный рядом с маленьким японцем. Каждого из них публика награждала сдержанными аплодисментами, по которым еще трудно было судить о ее симпатиях и антипатиях.

Но вот арбитр назвал какое-то несуразное имя, на которое отозвался и выступил борец роста выше среднего, с невероятной ширины плечами, на которые прямо без шеи была посажена маленькая коротко стриженная голова. У борца были длинные, до колен, руки, которые он держал колесом, ибо горы мускулов не позволяли рукам лечь прямо вдоль тела.

Выкрикивая имена борцов, арбитр обычно называл и страну, которую представлял атлет:

– Турция, Франция, Болгария…

Когда описанный борец, выступив вперед, неловко всем телом, за неимением шеи, поклонился публике, арбитр торжественно произнес:

– Эскимос.

По рядам публики пронеслось удивленное – «а-а-а», а чей-то явно пьяный голос на галерке восторженно закричал: «Браво!»

Сидевшая под ложей русских моряков, в партере, молодая несколько кричаще одетая женщина, на которую плотоядно поглядывал артиллерист Иванов, прижалась, как бы в испуге, к своему соседу, почтенному буржуа с толстым брюшком и в золотых очках, и проговорила:

– Tiens, tiens… Qu’est ce que c’est que sa-esquimo?[116]

– A это такой северный народ, который живет где-то там, на полюсе, – ответил буржуа, видимо, сам не очень сильный в этнографии.

По окончании церемонии представления арбитр скомандовал – «парад алле», – и борцы под звуки марша вновь прошли вокруг арены и удалились за кулисы. Вышедший после этого на середину цирка арбитр объявил о программе борьбы на этот вечер: должны были бороться три пары, из которых самой интересной была француз Понс – Эскимос, оба кандидата на первое место, как расслышали русские моряки из объяснений буржуа в золотых очках своей даме.

Борьба первой пары, болгарина Колчева с турком Али-бабой, закончилась на втором раунде легкой победой гиганта болгарина. На аплодисменты публики победитель ответил поклоном, полным достоинства, а побежденный – конфузливой улыбкой.

Но вот выступили на арену Понс, крупный мужчина, хорошо и пропорционально сложенный, уже далеко не юный, с заметной лысинкой, и чудовище Эскимос.

Борцы, пожав друг другу руки, стали в позицию боевых петухов перед боем, и арбитр дал короткий свисток. Началась борьба стремительными атаками француза и явно защитной техникой эскимоса. Весь первый круг прошел на ногах, и, когда арбитр дал свисток для минутного перерыва, тело француза блестело, как лакированное, тогда как громадина Эскимос был сух и свеж.

Во втором туре бешеной атакой французу удалось сразу же перевести борьбу в партер. Эскимос оказался лежащим на животе, широко раскинув ноги и положив маленькую круглую голову на руки; он казался каменной глыбой, вокруг которой возился Понс, стараясь перевернуть своего противника на спину. В этих бесплодных стараниях прошел весь второй тур.

Когда арбитр свистнул для начала третьего тура, Эскимос улегся в ту же самую позу, в которой застал его свисток, заканчивающий второй. На этот раз французу удалось, несмотря на полное отсутствие шеи у своего противника, заложить ему «нельсон», и эта невероятная тяжесть начала медленно переворачиваться. У русских моряков, симпатии которых были на стороне Эскимоса, захватило дух в ожидании близости поражения своего любимца. В цирке наступила напряженная тишина, нарушаемая лишь шипением дуговых фонарей, да тяжелым сопением Понса, напрягавшего все усилия, чтобы перевернуть своего противника на спину. Вот уже одно плечо эскимоса коснулось земли; еще одно усилие, и он будет лежать на обеих лопатках, как вдруг Эскимос, проделав какое-то неуловимое движение, в одно мгновение сделал то, что на языке профессионалов называется «мостом»; ноги его крепко упирались подошвами в землю, согнув колени под прямым углом, могучие руки поддерживали, на той же высоте, тело, а голова откинулась назад и вниз. Понс яростно принялся ломать мост и, судя по выражению его лица, начал терять самообладание; он подскакивал то с одной, то с другой стороны, налегая всей тяжестью своего тела на выпяченную грудь противника.

И вдруг произошло нечто, чего никто из зрителей не ожидал: с живостью, которую нельзя было даже подозревать в казавшемся столь неуклюжим Эскимосе, он, воспользовавшись моментом, когда Понс перебегал с одной стороны на другую, вдруг выпрямился, как пружина, обхватил своими могучими руками француза, обернувшись к нему спиной, за шею и швырнул его через свою голову о землю. Понс упал боком, коснувшись правым плечом земли: Эскимос всей своей чудовищной тяжестью навалился на своего противника, и в следующее мгновение левая лопатка Понса также лежала на земле. Арбитр перебежал на ту же сторону, нагнувшись удостоверился, что обе лопатки француза прижаты к земле и, приложив свисток к губам, дал сигнал об окончании борьбы и победе Эскимоса.