– Приревновал? – спросила с завистью моя простодушная жена.

– Да что вы! Это нормальные мужья ревнуют к мужчинам, а мой – к идеям. Николай Иванович, конечно, принял «убью» за шутку. Наивный человек! Я-то знаю, это не шутка…

Я тоже отлично это знал. Помнил со времен кутаисской тюрьмы ярость и ненависть барса Революции к инакомыслящим!

Надя продолжала жаловаться:

– После этого опять не разговаривал со мной неделю, дескать, зачем я слушала разговоры Бухарина. Меня он называет «бабой». Он всех нас так называет… Если ты не работаешь, то уже «баба». Он не уважает женщину, которая трудится дома. Я решилась, поступила учиться на старости лет в Промышленную академию. Само по себе учение нетрудно. Трудно увязывать с учебой обязанности по дому… Простите, вам, наверное, неинтересны мои жалобы?

– Ну что вы! Я ведь сама вам столько нажаловалась!

(Жаль, что я не застал! Значит, Надина откровенность – ответная.)

Надя продолжала:

– У меня двое детей. Еще с нами живет пасынок, его сын от первого брака. Диковатый юноша, не очень способный. Иосиф не любит его за это и не стесняется говорить об этом в лицо парню. Тот, бедный, даже пытался себя убить. Но… рука задрожала от страха, он только ранил себя. Мой, узнав, лишь посмеялся. Сказал несчастному: «Ничего ты не умеешь, даже нормально покончить с собой. Есть у тебя один гонор грузинский. Если у грузина два барана, он себя уже князем зовет! И зачем тебя сюда привезли! Впрочем, это по-нашему. Стоит появиться одному грузину, как другие тут как тут. Как обезьяны – одна хвост свесит, другая уже по нему вверх карабкается». И все это он сообщал сыну, сидевшему перед ним в бинтах…

Надя рассказывала нежным, тихим, каким-то покорным голосом. Но я-то знал ее бешеную цыганскую кровь. Я помнил, как однажды в ярости она швырнула в Кобу раскаленную сковороду.

– Вы хотите от него уйти? – спросила жена.

Надя помолчала, потом сказала:

– И он хочет уйти тоже, оба мы хотим… Но не выходит! Когда мы вместе, ссоримся, я готова порой его убить, и он – тоже. Друг с другом мучаемся, но друг без друга… страдаем!

Потом, когда Надя уезжала, жена передала мне ее весьма необычную просьбу – купить ей… револьвер! Я испугался, даже встретился с Надей, пренебрегая обязательными правилами разведчика. Спросил:

– Зачем это вам?

Она посмотрела больными глазами:

– Знаете, когда жизнь становится невыносима, партиец обязан… К тому же мне предстоит операция, и, видно, очень серьезная, во всяком случае, мне прямо не говорят, в чем дело… Лгут, дурят мне голову…

Конечно, я отказался. Тогда она попросила Павлушу, старшего брата.

В это время он постоянно приезжал в Берлин – наблюдать за качеством поставляемого немцами авиационного оборудования. У нас тогда было большое военное сотрудничество с немцами. Германия по Версальскому договору лишилась права иметь армию, военную авиацию и подводные лодки. Нас в мире тоже мало кто признавал. Так что мы, две страны – два изгоя, вовсю сотрудничали друг с другом. Пользуясь нашим сотрудничеством, Германия тихонечко перевооружалась, мы тоже. Немецкие летчики обучались на наших самолетах в Твери. За это немецкие ученые поставляли последние разработки нашим военным, а немецкие летчики в Твери – детей доверчивым тверским девицам.

…Именно тогда после очередного визита в Берлин брат Павлуша и купил ей вальтер – маленький револьвер для дамской сумочки.

Конец нэпа, коллективизация, создание колхозов, голод, от которого погибли миллионы, – все прошло без меня, я бывал в стране короткими наездами. И видел только результаты…

Сначала Коба разгромил нэп, теперь вся промышленность принадлежала только государству. С буржуями в городе было покончено, и он взялся за деревню. Ильич ненавидел деревню, считал ее оплотом религии и мракобесия, русской Вандеей, откуда исходит главная опасность для нашей власти. Это было правдой. Самые опытные, самые зажиточные земледельцы, которых деревня называла кулаками, ненавидели нас. Коба решил проблему беспощадно, по-якобински. Клянусь, Ильич пришел бы в восторг! Под лозунгом «Бей кулака!» Коба начал гражданскую войну в деревне. Он натравил на богатых кулаков деревенскую массу, самых бедных, самых неумелых крестьян-бедняков. После чего на крестьянство обрушился невиданный голод, во время которого погибли миллионы. Остатки кулаков были высланы на север или отправлены в лагеря. Через голод, депортацию, расстрелы создали средневековые хозяйства – колхозы. Теперь на земле, принадлежавшей государству, работали вчерашние бедняки, не имевшие права покинуть колхозы, навсегда прикрепленные к ним. Они сдавали хлеб государству по тем ценам, которые назначало само государство. И производили столько хлеба, сколько хотело государство. Платил Коба за этот хлеб тоже сколько хотел…

Колхозника – дарового, бесправного раба-землепашца – мой друг объявил хозяином земли, его воспевали поэты, о нем слагали песни.

Попытку Бухарина и Рыкова восстать против колхозов Коба беспощадно подавил.

В это время партия увидела очередной фарс. Бухарин, Каменев и Зиновьев, еще вчера ненавидевшие и топившие друг друга, попытались объединиться против Кобы. Чтобы уже вскоре… испуганно разбежаться. Последние ленинские сподвижники окончательно пали в глазах новой партии…

Но, повторяю, все это было без меня. Я вернулся в новую страну. Покорную, бескрайнюю державу. С даровой рабочей силой, прикрепленной к заводам и фабрикам, с даровыми хлебопашцами, прикрепленными к земле. И эта бескрайняя страна управлялась одной партией, точнее, одним человеком – Вождем Кобой.

Имея самую бесправную, самую дешевую рабочую силу и самый дешевый хлеб, Коба начал свою великую индустриализацию.

Мы в это время хорошо работали в Париже…

В русской эмиграции во Франции расцветало евразийское движение. Его основные идеи: Русь – это ЕврАзия. Неповторимая страна – великий двуглавый орел, глядящий одновременно в Европу и в Азию. У этой особой страны особая миссия. Большевики – не враги, они всего лишь воспользовались царскими ошибками. С ними надо сотрудничать, чтобы помочь желанному и неизбежному – перерождению большевиков. На месте коммунистов должна появиться новая национальная партия – наследница большевиков. С непреклонностью большевизма она соединит православие и автократию – непреложные евразийские ценности. Тогда Русь завоюет весь восточный мир. Будет создана великая славянская империя, истинная наследница Византии.

За всеми этими эмигрантскими идеями стояла все та же тоска по России, неумение жить за рубежом и мечта вернуться. Они сами придумали и сами поверили: перерождение СССР уже началось. «Красная Россия становится розовой». А пока надо поспешить приехать туда, чтобы ускорить это перерождение. Несчастные, нелепые мечтатели!