Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— На что это вы намекаете? — осведомился Мятник Свеж.
Чарли перевел взгляд вправо: мистер Свеж тоже сидел привязанный к стулу, как будто его взяли заложником на детском утреннике, — его колени располагались у подбородка, а одно запястье было привязано к ножке у самого пола. Кто-то утвердил у него на голове большой пакет со льдом, который чем-то напоминал шотландский берет.
— Ни на что, — ответил Чарли.
— Вы тоже были замечательным тюремщиком, не поймите меня превратно.
— Чаю, мистер Свеж? — спросила Одри.
— А кофе есть?
— Секундочку. — И Одри вышла из комнаты.
Из фойе их куда-то перенесли — Чарли не понял, куда именно.
В свое время помещение, должно быть, служило салоном, но теперь его переоборудовали в гибрид кабинета и приемной: компьютер, металлические столы, конторские шкафы и несколько старомодных дубовых стульев для сотрудников и посетителей.
— По-моему, я ей нравлюсь, — сказал Чарли.
— Она вас привязала к стулу, — ответил Мятник Свеж, свободной ругой дергая за монтажную ленту на лодыжке. Пакет льда с глухом стуком брякнулся на пол.
— Когда мы встречались раньше, я даже не заметил, какая она симпатичная.
— Вы не поможете мне освободиться, пожалуйста? — спросил Мятник.
— Не могу, — ответил Чарли.
— Чай. — И он повел рукой с чашкой.
У дверей что-то защелкало. В комнату резво вбежали четыре крохотных двуногих в шелке и атласе. У одного лицо было игуаны, руки — енота, а одет он был мушкетером: шляпа с пышным пером и все дела. Он выхватил шпагу и ткнул ею Мятника Свежа в ту руку, которой тот дергал за ленту.
— Ай, ч-черт. Тварь!
— Мне кажется, он не хочет, чтоб вы отвязывались, — сказал Чарли.
Игуанодон с пышным росчерком отсалютовал Чарли шпагой, а свободной лапкой повертел у кончика рыла, словно бы говоря:
«Отличный нюх, приятель!»
— Значит, — сказала Одри, внося поднос с кофе для Мятника, — я вижу, вы уже познакомились с беличьим народцем.
— С кем-кем? — переспросил Чарли.
Крохотная дама с утиным лицом и черепашьими ручками, одетая в бальное платье из лилового атласа, сделала Чарли книксен, и он кивнул в ответ.
— Мы их так называем, — сказала Одри.
— У первых которых я сделала, были руки и лица белок, а потом беличьи детали у меня закончились, и они стали несколько барочнее.
— Так они, что ли, не из Преисподней? — спросил Чарли.
— Их сделали вы?
— Вроде того, — ответила Одри.
— Сливки и сахар, мистер Свеж?
— Да, пожалуйста, — сказал Мятник.
— Вы делаете таких монстров?
Вся четверка существ разом повернулась к нему и как бы выдвинула челюсти, словно говоря: «Эй, дружок, это кого ты назвал монстрами?»
— Они совсем не монстры, мистер Свеж. Беличий народец — такие же люди, как вы.
— Ну да, только одеваются получше, — сказал Чарли.
— Знаете, Ашер, я ведь не навсегда привязан к этому стулу, — произнес Мятник.
— Женщина, кто — или что — вообще вы такое?
— Вы бы повежливей, — сказал Чарли.
— Наверное, мне следует объяснить, — сказала Одри.
— Думаете? — уточнил Мятник.
Одри села на пол, скрестив ноги, и беличий народец собрался вокруг послушать.
— В общем, как-то неловко признаваться, но, видимо, все началось в детстве. Меня как-то тянуло к мертвому.
— Типа — нравилось трогать дохлятину? — спросил Мятник Свеж.
— Голой в ней валяться?
— Будьте добры, дайте же даме сказать, — не выдержал Чарли.
— Да эта сучка просто нелюдь, — сказал Мятник.
Одри улыбнулась:
— Ну, в общем, да — да, я нелюдь, мистер Свеж, а вы привязаны к стулу у меня в столовой и зависите от любого моего нелюдского каприза.
— Она постукала серебряной чайной ложечкой по передним зубам и закатила глаза, будто воображая нечто восхитительное.
— Продолжайте, пожалуйста, — содрогнувшись, произнес Мятник Свеж.
— Простите, что перебил.
— Но все было вполне по-людски, — сказала Одри, взглядом бросая Мятнику вызов.
— Просто у меня очень развито сопереживание всему, что умирает, — главным образом, животным, но когда, к примеру, скончалась моя бабушка, я это почувствовала за много миль. В общем, меня это не ошеломило, никак, но в колледже я решила изучать восточную философию — хотела понять, что мне с этим даром делать. А, ну и дизайн одежды.
— Мне кажется, важно хорошо выглядеть, когда работаешь с мертвыми, — сказал Чарли.
— Ну… э-э… в общем, — сказала Одри.
— И я была хорошей портнихой. Мне очень нравилось шить наряды. Короче, я познакомилась с одним парнем и влюбилась.
— С мертвым парнем? — уточнил Мятник.
— Всему свое время, мистер Свеж. В свое время умрет и он. — Одри посмотрела в ковер.
— Вот видите, мудило вы бесчувственный, — сказал Чарли.
— Вы ее обидели.
— Алло, Ашер?
Привязанный к стулу — да, — ответил Мятник.
— Окруженный маленькими монстрами — да. Но никак не бесчувственный.
— Извините, — сказал Чарли.
— Все в порядке, — продолжала Одри.
— Его звали Уильям… Билли, и мы два года были вместе, а потом он заболел. Всего через месяц после того, как мы обручились, ему поставили диагноз — неоперабельная опухоль мозга.
По их оценкам, жить ему оставалось месяца два. Я бросила учебу и не отходила от него. Одна сиделка из хосписа знала, что я изучаю Восток, и посоветовала нам поговорить с Дорже Ринпоче — монахом из Тибетского буддистского центра в Беркли. Мы беседовали о «Бардо Тедол», которая вам известна как «Тибетская книга мертвых». Он помог Билли переместить сознание в следующий мир — в следующую жизнь. Отвлек нас от тьмы, и смерть после общения с ним стала естественной — какой-то надеждой. Когда Билли умирал, я не отходила от него и чувствовала, как его сознание движется дальше, — по правде чувствовала. Дорже Ринпоче сказал, что у меня особый талант. Он считал, я должна учиться дальше у верховного ламы.
— И вы стали монахиней? — спросил Чарли.
— Я думал, лама — это такой рослый баран, — произнес Мятник Свеж.
Одри не обратила на него внимания.
— У меня болела душа, и мною нужно было руководить, поэтому я поехала в Тибет, где меня приняли в монастырь. Там я двенадцать лет изучала «Бардо Тедол» под водительством ламы Кампары Ринпоче — семнадцатой реинкарнации бодхисаттвы, который тысячу лет назад и основал нашу школу буддизма. Он обучил меня искусству «пхова» — переноса сознания в момент смерти.