— Наверное, — Костя сморщился. — Почему так,Антон? Почему нас единственных постоянно травят… даже свои? Темные маги тожеубивают!

Он вдруг заговорил со мной как раньше. Какбудучи еще невинным мальчишкой-вампиром… хотя, какая уж невинность у вампира?

И это было ужасно, это выворачивало менянаизнанку — проклятые вопросы и проклятая предопределенность, но уже от того,кто перешел границу. Кто стал охотиться и убивать…

— Вы убиваете… ради пищи, — сказал я.

— А ради власти, ради денег, ради забавы —более благородно? — горько спросил Костя. Повернулся ко мне, заглянул в глаза:— Почему ты со мной так разговариваешь… брезгливо? Когда-то мы были друзьями.Что изменилось?

— Ты стал Высшим вампиром.

— И что с того?

— Я знаю, как вампиры становятся Высшими,Костя.

Несколько секунд он смотрел мне в глаза. Апотом начал улыбаться. Той самой, вампирской улыбочкой — вроде бы и нет ещеникаких клыков во рту, а уже чувствуешь их на горле.

— Ах, да… Надо пить кровь невинных девушек идетей, убивать их… Старый, классический рецепт. Так стал Высшим старинаВитезслав… Ты хочешь сказать, что ни разу не заглянул в мое досье?

— Нет, — ответил я.

Он даже обмяк. И улыбка стала жалкой,растерянной.

— Совсем ни разу?

— Нет, — уже понимая, что когда-то и в чем-тоошибся, ответил я.

Костя неловко развел руками — и заговорил,обходясь исключительно союзами, междометиями и местоимениями:

— Ну и… это… вот… ну ты… я-то… да… ну ты и…

— Не хочу я заглядывать в досье на друга, —сказал я и неловко добавил: — Пусть даже бывшего.

— А я-то думал, ты смотрел, — сказал Костя. —Ясно. На дворе двадцать первый век, Антон. Вот… — он полез в карман пиджака идостал свою фляжку. — Концентрат… донорской крови. Двенадцать человек сдаюткровь — и никого не надо убивать. Гемоглобин, конечно, не причем! Куда важнееэмоции, которые испытывает человек, сдавая кровь. Но ты и представить себе неможешь, сколько людей до смерти боятся, но все-таки идут к врачу, сдают кровьдля родных. Мой личный рецепт… «пропись Саушкина». Только ее обычно называют«коктейль Саушкина». Наверняка в досье записано.

Он торжествующе смотрел на меня… и, наверное,никак не мог понять, почему же я не улыбаюсь. Почему не бормочу виновато:«Костя, прости, я-то тебя считал сволочью и убийцей… а ты честный вампир,добрый вампир… современный вампир…»

Да, он таким и был. Честным, добрым исовременным. Не зря работал в НИИ гематологии.

Вот только почему он сказал про состав? Прокровь двенадцати человек?

Хотя, понятно, почему. Откуда мне знатьсодержание «Фуарана». Откуда мне знать, что для заклинания требуется именнокровь двенадцати человек?

У Витезслава не было под рукой этихдвенадцати. Он не мог сотворить заклинание из «Фуарана» и повысить свою силу.

А у Кости была фляжка.

— Антон, ты что? — спросил Костя. — Ты чтомолчишь?

Эдгар вышел из купе проводника, что-то говоряпожал начальнику поезда руку, направился к нам — все еще с довольной улыбкой налице.

Я посмотрел на Костю. И все прочел в егоглазах.

Он понял, что я понял.

— Где ты прячешь книгу? — спросил я. — Быстро.Это твой последний шанс. Единственный шанс. Не губи себя… в этот миг он ударил.Без всякой магии — если не относить к магии нечеловеческую силу вампира. Мирвзорвался белой вспышкой, во рту хрустнули зубы и челюсть будто отнялась. Яотлетел в конец коридора и затормозил о какого-то пассажира, не вовремявыползшего подышать. Наверное, ему надо было бы сказать спасибо за то, что я непотерял сознания — впрочем, вместо меня отрубился сам пассажир.

Костя стоял, потирая кулак — и его теломерцало, мгновенно входя и выходя из Сумрака, скользя между мирами. Такпоразившая меня когда-то особенность вампиров… Геннадий, отец Кости, идущий комне через двор, мать Кости, Полина, обнимающая за плечи совсем еще юноговампира… мы законопослушные… мы никого не убиваем… вот ведь угораздило — житьпо соседству со Светлым магом…

— Костя?! — воскликнул Эдгар, останавливаясь.

Костя медленно повернул к нему голову. Я неувидел — почувствовал, что он оскалился.

Эдгар выбросил перед собой руки — и коридорперегородила мутная стена, похожая на пласт горного хрусталя. Возможно, он ещене понял, что к чему, но инстинкты у Инквизитора работали.

Костя издал низкий, воющий звук и уперся встену ладонями. Стена держала. Вагон потряхивала на стыках, за моей спиноймедленно, неторопливо начинала визжать женщина. Костя пошатывался, пытаясьпродавить защиту Эдгара.

Я поднял руку и послал в Костю «серый молебен»— древнее заклинание против нежити. Всякую поднятую из могил органику, никакогосознания не имеющую, а живущую лишь за счет воли колдуна, «серый молебен»разваливает на кусочки. Вампиров — замедляет и ослабляет.

Костя повернулся, когда тонкие серые нитиокутали его в Сумраке. Шагнул ко мне, встряхнулся — заклинание рвалось наглазах. Никогда еще я не видел такой грубой, но эффектной работы.

— Не мешай мне! — рявкнул он. Лицо Костизаострилось, клыки прорезались по-настоящему. — Не хочу… не хочу тебя убивать…

Я сумел приподняться и поверх поверженногопассажира вполз в купе. На верхних полках начали визжать какие-то мужикивнушительных габаритов — ничуть не хуже той женщины, что орала, стоя у дверей втуалет. Подо мной раскатились по полу какие-то стаканы и бутылки.

Костя одним прыжком появился в проеме двери.Только окинул мужиков взглядом — и те замолчали.

— Сдавайся… — прошептал я, садясь на полу устолика. Челюсть двигалась как-то странно — вроде и не вывихнута, но каждоедвижение отдает болью.

Костя засмеялся:

— Я вас всех тут сделаю… если захочу. Идем сомной, Антон. Идем! Я не хочу зла! Что тебе эта Инквизиция? Что тебе Дозоры? Мывсе изменим!

Он говорил совершенно искренне. Дажепросительно.

Почему требуется стать самым сильным, чтобыпозволить себе слабость?

— Опомнись… — прошептал я.