Сосо привезли в деревеньку Мироедиху на юге края. Здесь о нем скоро пошла слава. Тем летом в реке утонул ссыльный Иннокентий Дубровинский. После него осталась довольно большая библиотека. Этикет ссыльных предписывал делить книги покойных между живыми, но Сталин, конечно, “экспроприировал” все книги, отказывался давать их другим и жадно на них набросился. Главным событием в жизни ссыльных становились как раз такие мелочные склоки, а Сталин умел их провоцировать. Ссыльные были возмущены: они пожаловались на Сталина и решили его изгнать. С похитителем книг пошел объясняться большевик Филипп Захаров, но Сталин принял дерзкого гостя “так, как примерно царский генерал мог бы принять рядового солдата, осмелившегося предстать перед ним с какими-то требованиями”. Еще задолго до того, как стать диктатором, Сталин вел себя как хозяин. По сути, он вел себя так с самого детства.

Всего лишь через две недели он был вынужден переехать в Костино (библиотека, разумеется, переехала с ним). Здесь он нашел еще четверых ссыльных. В Сталине явно пропадал педагог: он начал учить читать двоих уголовников-грузин. Скоро он узнал, что рядом, в деревне Селиваниха, живет его старый знакомый по другой ссылке – Свердлов1.

Около 20 сентября Сталин навестил Свердлова, который жил в крестьянской бане. В этой бане они вдвоем строили план побега. “Только простился с Васькой [Сталиным], он гостил у меня неделю, – писал Свердлов Малиновскому, последнему большевику в России, остававшемуся на свободе. – Если у тебя будут деньги для меня или Васьки (могут прислать), то посылай… <…> Прошлой почтой мы писали тебе, просили о высылке газет и журналов. Сделай что можешь”. Малиновский, конечно, делал что мог, чтобы двоим ссыльным не удалось бежать.

1 октября Ленин и ЦК отреагировали на предложение Сталина Зиновьеву и вновь предложили вызволить Сталина и Свердлова. На это было выделено 100 рублей. 20 октября Сталин писал, что “получил от одного товарища из Питера предложение переехать – переселиться в Питер”. Сталин и Свердлов приготовились к побегу. Они истратили все свои деньги и исчерпали все возможности брать товары в кредит. Управляющий канадской пушной компанией “Ревельон” обеспечил их мукой, сахаром, чаем и табаком, местный доктор пожертвовал лекарства, другие доброхоты помогли подделать паспорта.

“Доктор беглых наук” был готов пуститься в путь, но тут в тайгу пришла зима. Она была суровее, чем все, что пришлось пережить Сталину; помощи ждать было неоткуда. Вскоре в его жизни наступил самый тяжелый период. Жизнь в Туруханске превратилась в борьбу за существование. Часто ссылка в царской России больше походила на каникулы, но туруханская означала медленную смерть: многие ссыльные погибли здесь от холода. К началу ноября температура опустилась до –33 °С, впереди были пятидесятиградусные морозы. Слюна замерзала на губах, пар изо рта превращался в снежинки. Из-за холодов жизнь сделалась дороже. Сталин написал своей подруге Татьяне Словатинской паническое письмо:

Татьяна Александровна. Как-то совестно писать, но что поделаешь – нужда заставляет. У меня нет ни гроша. И все припасы вышли. Были кое-какие деньги, да ушли на теплую одежду, обувь и припасы, которые здесь страшно дороги… что будет потом, ей-богу, не знаю… Нельзя ли будет растормошить знакомых… и раздобыть рублей 20–30? А то и больше? Это было бы прямо спасение, и чем скорее, тем лучше, так как зима у нас в разгаре (вчера было 33 градуса холода). <…> Я надеюсь, что, если захотите, достанете. Итак, за дело, дорогая. А то “кавказец с Калашниковой биржи” того и гляди – [пропадет]…

Татьяна не только прислала ему старую одежду, но и купила зимнее белье. Получив все это, Сталин не мог сдержать радости: “Милая, дорогая Татьяна Александровна, получил посылку. Но ведь я не просил у Вас нового белья, я просил только своего, старого, а Вы еще купили новое, израсходовались, между тем жаль, денег у Вас очень мало. Я не знаю, как оплатить Вам, дорогая, милая-милая”. Но, даже обзаведясь одеждой, Сталин просил у Словатинской денег: “Милая. Нужда моя растет по часам, я в отчаянном положении, вдобавок еще заболел, какой-то подозрительный кашель… Необходимо молоко, но… деньги, денег нет. Милая, если добудете денежки, шлите немедля телеграммой. Нет мочи ждать больше…”

Такие письма он, по-видимому, рассылал всем своим друзьям, а особенно Малиновскому, по чьей милости он оказался в Сибири:

Здравствуй, друг. Неловко как-то писать, но приходится. Кажется, никогда не переживал такого ужасного положения. Деньги все вышли. Начался какой-то подозрительный кашель в связи с усилившимися морозами (37 градусов холода), общее состояние болезненное, нет запасов ни хлеба, ни сахару, ни мяса, ни керосина (все деньги ушли на очередные расходы и одеяния с обувью). <…> Нужно молоко, нужны дрова, но… деньги, нет денег, друг. Я не знаю, как проведу зиму… У меня нет богатых родственников или знакомых, мне положительно не к кому обратиться, я обращаюсь к тебе…

Сталин предложил Малиновскому связаться с меньшевиком Карло Чхеидзе, над которым он в свое время издевался в Батуме: “Прошу его не только как земляка, но главным образом как председателя фракции. <…> Околеть здесь, не написав даже одного письма тебе, не хочется. Дело это надо устроить сегодня же… потому что ждать дальше значит голодать, а я и так истощен и болен”. За все время он получил “всего 44 рубля из-за границы”, из Берна, – и ничего больше. Он попробовал добыть деньги другим путем. Зиновьев утверждал, что сталинская статья о национальном вопросе будет опубликована брошюрой:

…затем я надеюсь (вправе надеяться), что будет гонорар (в этом злосчастном крае, где нет ничего, кроме рыбы, деньги нужны как воздух). Я надеюсь, что ты в случае чего постоишь за меня и выхлопочешь гонорар… целую, черт меня дери… <…> Неужели мне суждено здесь прозябать четыре года?

Твой Иосиф.

Малиновский ответил прозрачным шифром: “Брат, пока продам лошадь, запросил 100 руб.”.

Но когда сто рублей прибыли, получил их Свердлов. Сталин обиделся: значит, Свердлов нужен, а он нет? Впрочем, дела понемногу налаживались. Зиновьев ответил, что брошюра печатается. Сталин получил двадцать пять рублей от депутата Бадаева, но требовалось больше. Скорее всего, он писал в Грузию – своей матери и Сванидзе: из Тифлиса ему пришла посылка. Обращался он и к Аллилуевым.

Книги и деньги, которых он просил у Зиновьева, Сталин не получил. Он опять впал в отчаяние: “…пишете, что будете присылать мне мой “долг” по маленьким частям. Я бы хотел, чтобы Вы их прислали возможно скоро по каким бы маленьким частям ни было… деньги нужны до безобразия. Все бы ничего… но эта проклятая болезнь, требующая ухода (т. е. денег)… Жду”.

Сталин писал новую статью – “О культурно-национальной автономии”; он послал ее через Сергея Аллилуева Трояновскому в журнал “Просвещение”. Но Зиновьев по-прежнему выводил его из себя. 11 января 1914 года Сталин написал ему (говоря о себе в третьем лице): “Почему, друг, молчишь? <…> От тебя нет писем уже три месяца. <…> Сталин… думает, что получит… порядочный гонорар и будет таким образом избавлен от необходимости обращаться в те или иные места за деньгами. Полагаю, что он имеет право так думать”. Он не смог забыть, как отнесся к нему Зиновьев – выдающийся оратор и высокомерный еврей-интеллигент (сочетание, которое Сталин ненавидел).