Старомодный усатый кайзер, правивший с 1848 года, ездил в золоченой карете, запряженной восьмеркой белых лошадей; на передних лошадях сидели верховые, одетые в черно-белую униформу и белые парики. Карету сопровождали всадники-венгры; с их плеч свисали леопардовые шкуры. Сталин, конечно, видел эту демонстрацию дряхлого величия. Кроме него, ее наблюдал еще один будущий диктатор. В январе 1913 года в Вене жило столько титанов xx века, что их состав подошел бы для пьесы Тома Стоппарда[162]. В мужском общежитии на Мельдеманнштрассе, в районе Бригиттенау (совсем другой мир, нежели довольно фешенебельный район Сталина), жил молодой австриец, художник-неудачник – 23-летний Адольф Гитлер.

И Сосо, и Адольф были свидетелями одного венского зрелища. Лучший друг Гитлера Кубичек вспоминает: “Мы часто видели старого императора… когда он ехал в своей карете из Шёнбрунна… в Хофбург”. Но обоих будущих диктаторов это зрелище не волновало, они относились к нему с пренебрежением: Сталин никогда о нем не вспоминал, а “Адольф не придавал этому большого значения… так как его не интересовал император как человек; он интересовал его лишь в государстве, которое представлял”.

В Вене и Гитлер и Сталин были – по-разному – поглощены расовыми вопросами. Вена была городом отживавших свое придворных, еврейских интеллектуалов, расистов-смутьянов; городом пивных и дворцов. Евреи здесь составляли только 8,6 % населения, но их культурное влияние, которое олицетворяли Фрейд, Малер, Витгенштейн, Бубер и Шницлер, было весьма значительным. Гитлер разрабатывал “народные” антисемитские теории расового превосходства – став фюрером, он будет поверять ими свою европейскую империю. Сталин же, работавший над статьей о национальном вопросе, искал новую концепцию интернациональной империи, где центральная власть будет спрятана за фасадом автономии; он придумывал прототип Советского Союза. Чуть меньше, чем через тридцать лет их государства и идеологии схлестнутся в самой страшной войне в истории человечества.

Евреи в их картины мира не укладывались. У Гитлера они вызывали смесь отвращения и возбуждения, у Сталина – раздражение и замешательство (Сталин не любил их “мистическую” натуру). Для Гитлера они были “слишком расой”, для Сталина – “недонацией”.

Но оба будущих диктатора ценили типичное венское времяпрепровождение – любили гулять в парке при Шёнбруннском дворце Франца-Иосифа, недалеко от которого жил Сталин. В 1939 году после подписания пакта Молотова – Риббентропа Гитлер и Сталин сделались союзниками, но никогда не встречались. Вероятно, они никогда не оказывались ближе друг к другу, чем в дни шёнбруннских прогулок.

“Те несколько недель, которые товарищ Сталин провел у нас, полностью прошли под знаком изучения национального вопроса, – рассказывает нянька Трояновских Ольга Вейланд. – <…> Товарищ Коба втянул в изучение национального вопроса всех окружающих. Кто читал Отто Бауэра, кто Каутского”. Хотя Сталин время от времени принимался учить немецкий, читать на нем он не мог, так что Вейланд ему помогала. Другим помощником был еще один молодой большевик, которого Сталин здесь встретил впервые: Николай Бухарин – интеллигент с бородкой, с горящими глазами. Ольга Вейланд вспоминала, что Бухарин приходил к ним каждый день. У них же жил и Сталин. Сталин оказывал няньке знаки внимания, но она предпочитала остроумного и озорного Бухарина. Кроме того, ей приходилось стирать сталинские рубашки и белье – после его смерти она жаловалась, что это была задача не из легких.

Сталин и Бухарин хорошо поладили. Сталин будет писать ему из ссылки – так началась дружба, которая в 1920-х превратится в политический союз. Отношение Сосо к Бухарину оказалось для того роковым – Сталин любил его и завидовал ему. Дружба, начавшаяся в Вене, закончилась в 1930-х: Бухарин получил пулю в затылок.

“В Вене, в старой габсбургской столице, я сидел в квартире Скобелева за самоваром, – вспоминал Троцкий. – <…> Дверь внезапно раскрылась без предупредительного стука, и на пороге появилась незнакомая мне фигура, невысокого роста, худая, со смугло-серым отливом лица, на котором ясно видны были выбоины оспы. <…> …во взгляде его не было ничего похожего на дружелюбие”. Это был Сталин. Он “подошел к самовару, молча налил себе стакан чаю и молча вышел. <…> Впечатление от фигуры было смутное, но незаурядное. Или это позднейшие события отбросили свою тень на первую встречу?”

Сталин уже презирал Троцкого, которого называл “шумливым чемпионом с фальшивыми мускулами”. Своего мнения он никогда не менял. Троцкого в свою очередь испугали “желтоватые глаза” Сталина: в них он увидел “искры враждебности”.

Время, проведенное с Трояновским, было для Сталина временем открытий: в первый и последний раз он, по собственному признанию, почувствовал, что такое жизнь цивилизованного европейца. Он жил в комнате, выходившей окнами на улицу и “целыми днями работал”. Когда спускались сумерки, он гулял с Трояновскими в Шёнбруннском парке. За обедом иногда рассказывал о своем прошлом, вспоминал Ладо Кецховели, то, как его убили в тюрьме. Но вообще он был довольно замкнут. “Здравствуй, дружище, – писал он вернувшемуся в Петербург Малиновскому. – Пока сижу в Вене и… пишу всякую ерунду. Увидимся”. Но затем его поведение изменилось. Поначалу застенчивый и замкнутый, он научился отдыхать, веселиться, вспоминает Ольга Вейланд. Аристократический стиль жизни хозяина дома Сталину не досаждал – напротив, он до конца жизни хорошо относился к Трояновскому.

Маленькая Галина Трояновская была бойкой девочкой, которая хорошо поладила со Сталиным. Она “любила пошалить со взрослыми”, и Сталин обещал привезти ей с Кавказа “зеленый шоколад”. Она ему не верила, и он “очень громко хохотал”. Но и она поддразнивала его: “Опять про нации!” Сталин покупал девочке сладости в Шёнбруннском парке. Однажды он поспорил с ее матерью, что, если они одновременно позовут Галину, она подбежит к Сталину – за угощением. Решили проверить. Галя побежала к Сосо, тем самым подтвердив его циничные воззрения на человеческую природу[163].