— Слушай! — снова появился Шурик, и Александр терпеливо поднял взгляд, — ты видел эту штуку в ванной? Я только сейчас понял, зачем она…

— Шурик, хватит! — крикнул Глеб Саныч строго и парень виновато исчез.

Через несколько минут старик зашел сам.

— Через две недели у тебя будут документы.

— А фото? Нужно же фото…  я не могу фотографироваться в таком виде, нужно…

— Саша, твое фото в сети сейчас имеет рейтинг выше, чем Фио Калоре. Уж его мне не сложно было найти. А вот ДНК, отпечатки и скан сетчатки при получении предоставишь. Получать будешь сам.

— Понятно. Спасибо, Глеб Саныч.

Старик собирался выйти.

— А кто такой Фио Калоре?

Обернувшись, старик приподнял бровь и, ничего не ответив, вышел. Подумав немного, Саша сам пошел за ним.

— Какой они имеют реальный вес? — спросил он в коридор.

— Кто? — обернулся Глеб Саныч, не успевший сесть за свой стол.

— Те, с чьим рейтингом вы меня сравнили. Фио Калоре и другие такие же…

— Фио Калоре? — засмеялся Шурик, выйдя в коридор, но под взглядом старика притих. — Их слушают все, кто думает, что голова создана для еды, а руки для онанизма.

Александр перевел взгляд на бывшего хирурга. Тот задумчиво наморщил лоб, а потом согласно пожал плечами:

— Ну, в общем-то, значительный, если разобраться. Ведь таких…

— Большинство, — твердо закончил Александр. — Спасибо, Глеб Саныч.

* * *

Еще через час Михаил получил самый сокрушительный удар в своей жизни от самого родного человека на Земле:

— Я не могу, Миша, — Лариса Сергеевна задержала взгляд на кружочке камеры, в который смотреть было значительно легче, чем в глаза сына. — Я не прощу себе, если оставлю после себя…  огрызок от дела жизни твоего отца. Он создал корпорацию, он вложил в нее душу, жизнь, талант. Он должен был передать тебе контрольный пакет, как и ты должен передать контрольный пакет своим детям. Я не прощу себе этого. Я не могу.

Михаил молчал, не веря собственным ушам и одновременно принимая то, что говорит мать. Он закрыл глаза, опускаясь глубже в отцовское кресло. Между бровей пролегли две глубокие, болезненные складки. Прикоснувшись ко лбу, он сжал пальцами виски.

— Я не могу поверить в это, — тихо сказал он. — Чем же, ты думаешь, я мог бы заняться после того, как ты вышвырнешь меня из корпорации?

— Миша, не надо…

— Ты подумала об этом? Зачем мне контрольный пакет акций корпорации через десять-двадцать-тридцать лет, дай бог тебе долгой жизни, если эти годы я не смогу управлять ей?

— Миша, в мире миллион возможностей! Ты…  неприлично богатый молодой мужчина и при этом днем и ночью изводишь себя на работе, которая высасывает тебя до капли. Тебе тридцать три года, а ты не имеешь стабильных отношений. Мы одни из единиц, кто может себе это позволить, но я уже потеряла надежду увидеть внуков. У тебя даже хобби нет! Вся твоя жизнь — этот окаянный офис, который я ненавижу, который будто порабощает вас…  сначала отца, теперь тебя, и вы гибните, сами того не замечая, делая-делая-делая этих треклятых клонов!

— В одном ты права, мама, — тихо согласился Михаил, — этот чертов офис — вся моя жизнь. И ты хочешь лишить меня ее.

— Да будь он проклят! — вскричала мать в диссонанс сыну.

— Это твое окончательное решение?

Лариса Сергеевна вытерла глаза и вздохнула:

— Да, Миша. Это мое окончательное решение. Завтра я лично приеду на собрание. Придется признать перед Пэттинсоном, что ты не обладал полномочиями заключать эту сделку от лица холдинга. С последствиями я разберусь сама.

Возникла продолжительная пауза.

— Мам, ответь мне, — попросил Михаил смиренно. — Ты делаешь это чтобы лишить меня этой работы или для того, чтобы сохранить для своих несуществующих внуков контрольный пакет акций?

— Я не…

— Только честно. Мы не так часто бываем откровенны друг с другом.

— И потому и потому, — сдалась Лариса Сергеевна, полагая, что будет винить себя за это остаток жизни. Но они на самом деле не часто были искренни друг с другом.

— Что в большей мере?

— Второе.

— Над чем ты думала эти два часа? Сколько ты можешь отдать?

— Полтора процента…

— Боже, мама! Как великодушно!

Лариса Сергеевна дернула головой, и Михаил подумал, что это мог быть какой-то новый симптом. Он погасил иронию и тихо уточнил:

— Если я найду обеспечение для четырех с половиной процентов, ты поможешь сохранить мне место?

— Да.

— Спасибо, мама, — кивнул Михаил. — Я люблю тебя.

— Я тебя тоже, сынок. Прости…

* * *

Михаилу было непросто решиться набрать этот номер. Он понимал, сколь мизерны шансы получить помощь. Когда на экране появилось знакомое лицо, Михаил вздохнул, отогнав подозрения, что само существование этих живых проектов — фикция. Но лишь когда собеседник понимающе улыбнулся, Михаил понял, что ляпнул:

— Здравствуй, Саша, мне нужна ваша помощь.

— Дэнис, Михаил, — поправил живой проект. — Для этого разговора тебе нужен Уно?

— Да, мне нужны все, кто принимает решения.

— Хорошо, тогда подожди, пожалуйста, несколько минут.

Михаил откинулся в кресле, закуривая. Дэнис отключил звук, и президент видел лишь его лицо, шевелящиеся губы, краткую улыбку. Потом Михаила резануло, как ножом. Он не знал, почему увиденное отозвалось в нем резкой, выкручивающей внутренности болью. Михаил смотрел, как на колени живого проекта забралась крохотная девчушка и ткнула пальцем в изображение Михаила. С минуту они сидели вместе, после чего женские руки забрали ребенка и Дэнис обрел голос. В тот же момент окно поделилось, и появился Уно. Михаил не мог выдавить ни слова.

— Здравствуй, Михаил, — сказал Уно. — Мы готовы выслушать тебя.

— У тебя дочка? — спросил президент после затянувшейся паузы.

— Да, — улыбнулся живой проект.

— А у тебя, Уно? У тебя тоже есть дети, семья?

— Да, Михаил. Почему тебя это удивляет? Мы можем себе позволить жить так, как считаем правильным.

Михаил покачал головой. Он не мог понять, почему напрямую связывает открывшееся ему в эти минуты с воспоминанием их недавней встречи, когда Дэнис говорил уверенно и спокойно и только австралийский акцент смягчал звучание его слов, но не смысл: «… если ты попытаешься купить голос России, я куплю весь остальной мир и мы раздавим тебя». Только сейчас он нутром понял, что в противостоянии победителем станет не он. И благодарил бога, что они не стали его противниками.