управления империей — сначала для усмирения венгров, а потом и других народов Восточной Европы. Тогда-то Хрущев и отдал наконец должное талантам Андропова, воспользовался ими и возвысил их обладателя, ибо сам, как рак, стал уже пятиться назад от провозглашенного курса десталинизации. Либеральному Хрущеву необходимо было для равновесия иметь рядом жандарма — особенно в неспокойных восточноевропейских делах. Одним из таких жандармов при нем и стал Андропов после блестящего выполнения своей миссии в Венгрии.

Когда он приехал туда, ничто не предвещало крутых подъемов в будущей карьере, и поначалу он воспринимал жизнь в Будапеште именно как ссылку. Шандор Копачи, тогдашний шеф будапештской полиции, вспоминает, что на званые приемы в советском посольстве Андропов вызывал принадлежавший ей цыганский оркестр и тонким тенором подпевал цыганам. Но еще больше, чем "жестокие" цыганские романсы, любил он сентиментальную венгерскую балладу о журавле, который покидает любимую и улетает в дальние края. Вряд ли это была ностальгия по России — в своих вкусах Андропов скорее космополит, чем квасной патриот. Напротив, после возвращения в Москву в 1957 году он скучал по Венгрии и первое время частенько наведывался туда с частными визитами. По семье скучать тоже не приходилось: по посольскому рангу она находилась вместе с ним в Будапеште. Ностальгия сугубо политическая: он тосковал по политической борьбе, от которой был насильно оторван, ибо политика оставалась не только его работой, но и страстью. В этом единодушно сходятся все, кто с ним знаком, его поклонники и его зоилы. Учитывая дальнейшее триумфальное возвращение Андропова в "высшие сферы" московской политической жизни, его жизнь в Будапеште можно сравнить с лежанием Иосифа на дне колодца: действительно падение, но именно с этого падения началось возвышение. Точнее, оно началось три года спустя, в 1956 году, когда Венгрию захлестнула революция: ее поражение стало личной победой Андропова.

Хотя после Венгерской революции прошло уже больше четверти столетия, споры о роли в ее подавлении тогдашнего советского посла в Будапеште продолжаются до сих пор. Они стимулированы его неожиданным для венгров, как и для русских, служебным апофеозом.

Кем был Андропов осенью 1956 года — послушным исполнителем или тайным инициатором? Инициатором он все-таки быть не мог — решение о военном подавлении Венгерской революции принято в Москве тогдашним советским руководством, которое возглавлял Хрущев и в которое Андропов не входил. Но и простым исполнителем, слепым орудием советского империализма он тоже не был — иначе невозможно объяснить дальнейшее, сразу после венгерских событий, стремительное восхождение по служебной лестнице, которое закончилось на самой вершине Кремлевского холма.

Еще раз вспомним о карьере его коллеги — советского посла в Чехословакии во время Пражской весны Степана Червоненко, который через несколько месяцев после того, как Андропов станет Генеральным секретарем ЦК КПСС, покинет пост советского посла во Франции. Он отнюдь не был пассивным наблюдателем советской оккупации Чехословакии в 1968 году, но принимал в ней посильное участие в качестве стрелочника, координируя действия военного командования с закулисными интригами и поисками среди чехов и словаков коллаборационистов и марионеток. То же самое, несомненно, делал и Андропов в Венгрии — весь вопрос заключается в том, что он делал еще? Чем заслужил доверие и восхищение? Сначала Хрущева, который сделал его руководителем отдела ЦК по связям с правящими компартиями, а фактически надзирателем за непослушными восточноевропейскими вассалами Кремля, и вслед затем секретарем ЦК. А потом и Брежнева, который поручил ему руководство самым важным в советской структуре ведомством — тайной полицией — и ввел в Политбюро. И почему в награду за Венгрию бывшего советского посла ожидала не дипломатическая карьера, а жандармерия: что именно в венгерском опыте Андропова подсказало Брежневу назначить его руководителем КГБ? Кем надо было быть послу в Венгрии, чтобы ровно через 26 лет после подавленной революции стать пятым по счету советским вождем? Последующая беспрецедентная для росла карьера бросает обратный отсвет на его секретную миссию в Будапеште — для биографа это верный ключ к той роли, которую Андропов сыграл не только в разгроме Венгерской революции, но и в ней самой, в том числе — в ее возникновении.

По сути, венгерское восстание — первый восточноевропейский вызов советской империи (если не считать рабочих беспорядков в Восточной Германии летом 1953 года, которые носили все-таки скорее экономический характер): с равными промежутками в 12 лет такие восстания повторятся в 1968 году в Праге и в 1980-м в Гданьске и Варшаве. Если польский раскол самый массовый и длительный и фактически по сию пору до конца не разрешен, несмотря на военный переворот генерала Войцеха Ярузельского, если чехословацкий вызов опасен тем, что зародился в рядах правящей партии и исходил от коммунистов, то отличительными чертами Венгерской революции были ее радикализм, непримиримость и вооруженный, брутальный характер. Вот почему эта трагическая революция вызывает скорее сочувствие, чем восхищение. В отличие от Пражской весны и польской профсоюзной анархии, в Венгрии произошло настоящее вооруженное восстание против русских и их туземных коллаборационистов: улицы залила кровь, иногда совершенно невинная, как, например, во время массового линчевания разъяренной чернью партийных активистов и новобранцев секретной полиции на площади Республики, а венгерский премьер Имре Надь успел под народным давлением в несколько отпущенных ему судьбой, историей и Кремлем дней вручить советскому послу Андропову заявление о выходе Венгрии из Варшавского пакта и ее нейтралитете и сообщить по радио всему миру о войне между венграми и русскими. Эти несколько решающих дней в самом начале ноября 1956 года потребовали от Андропова необычайного напряжения всех способностей — железной воли, мгновенной сообразительности, абсолютного цинизма, самообладания, риска и беспощадности. Не обладая этими качествами, он лично ничего бы не выиграл от венгерского проигрыша русским, даже если бы Венгерская революция все равно была раздавлена советскими танками.

Однако именно биографу менее всего пристало, игнорируя роль личности, склоняться к историческому детерминизму и выдавать случившееся за неизбежное, уж коли оно случилось. Если заслуги Андропова в подавлении Венгерской революции были настолько велики, что обеспечили ему восхищение обоих советских лидеров, Хрущева и Брежнева, и стремительное продвижение по служебной лестнице, то закономерен вопрос: а был бы подавлен венгерский бунт без Андропова? Но начать нам придется с другого, более сложного и тонкого вопроса — возник ли бы он вообще, этот бунт, если бы не тайная деятельность и двусмысленная роль советского посла в Венгрии Юрия Андропова? Как читатели сейчас увидят, у