– Вы умеете читать карту? – поинтересовался Михаил Дмитриевич.

– Немного, – пожал плечами прапорщик.

– Шеман хвалит вас. Вержбицкий тоже, даже покойный Мамацев отзывался о вас как о хладнокровном и храбром офицере. Что молчите?

– Жду, когда вы скажете, что от меня хотите.

– А вы – наглец, Будищев! Ладно, я сам такой был. Речь не об этом. Ваш лейтенант сказал, что вы один из лучших специалистов в России по гальванике. Это так?

– Так точно.

– И разбираетесь во взрывчатке?

– Приходилось иметь дело.

– Смотрите, это крепость Геок-Тепе. Стены ее, как вы сами имели возможность убедиться, довольны крепки и высоки. Можно, конечно, разбить их артиллерией, но это долго, а потому неприемлемо. Еще несколько таких вылазок и мы останемся без солдат! Вам понятно?

– Что уж тут непонятного, – хмыкнул Дмитрий. – Стену нужно рвать взрывчаткой.

– Хорошо, что вы это понимаете. А теперь слушайте. Ваше поведение не всегда достойно высокого звания русского офицера. Однако я готов дать вам шанс. Если вы подорвете стену текинской цитадели, я твердо обещаю забвение всем неблаговидным поступкам, награду, соответствующую подвигу, и прекрасную аттестацию. Вы ведь не собираетесь и дальше служить?

– Нет, мне нужен только чин и соответствующее положение.

– Прекрасно! Полагаю, мы поняли друг друга?

– Вот только…

– Что?

– Текинцы не идиоты и спокойно работать саперам не дадут. Нужно заставить их отказаться от вылазок, иначе мы до морковкина заговенья будем подкопы рыть.

– У вас есть конкретное предложение?

– Имеется, ваше превосходительство.

Две кряду удачные вылазки серьезно воодушевили защитников Геок-Тепе и даже потеря Великокняжеской Калы не смогли поколебать их уверенность в своих силах. Поэтому неудивительно, что в одну из следующих ночей они снова попытались напасть на русский лагерь. На этот раз их целью стала Правофланговая Кала, значительную часть гарнизона которой составляли моряки.

Подготовка к этому нападению началась еще днем. Самые уважаемые в городе муллы, несмотря на обстрел, обходили город квартал за кварталом, призывая мусульман на борьбу с гяурами. Не жалея красок расписывали они жадность и жестокость пришельцев с далекого севера, а также щедрую награду, которую получат шахиды, павшие за веру. Суровые воины охотно выслушивали их, и многие из них вызывались быть охотниками. Число их, впрочем, было не так велико, как в прошлые разы, но главным образом потому, что многие храбрецы уже успели сложить свои головы от пуль и снарядов «белых рубах».

К несчастью для текинцев, их приготовления не остались незамеченными. Еще днем лейтенант Шеман известил командующего отрядом, что неприятель что-то затевает. Неизвестно, принял ли Скобелев во внимание это донесение, но сам комендант Правофланговой Калы сделал все от него зависящее, чтобы не быть застигнутыми врасплох.

Едва миновала полночь, как заботливо смазанные бараньим жиром ворота беззвучно распахнулись, выпуская наружу толпу воинов Аллаха, твердо решивших пожертвовать собой во имя великой цели. Сначала они двигались шагом, затем пригнувшись, потом и вовсе опустились на землю и поползли, снедаемые мыслями о резне, которую они учинят на русских позициях.

Но с другой стороны их уже ждали. Скорострельные пушки и пулеметы и даже два ракетных станка заряжены, пехотинцы плечом к плечу теснились на стенах, а офицеры только и ждали, когда покажется неприятель, чтобы отдать приказ. А пока тот не появился, вели негромкую беседу.

– Как располагаете, нападут текинцы нынче ночью? – поинтересовался заметно нервничающий Майер у пришедшего к ним еще днем Будищева.

– На все воля Аллаха, – пожал плечами прапорщик.

– Скорее бы уже.

– Не терпится?

– Вы же знаете мой нрав. Хуже нет ждать и догонять.

– Это верно.

– Я слышал, у вас был обстоятельный разговор с командующим?

– Ага.

– И что же он вам сказал?

– Попросил не распускать руки и в особенности язык.

Услышав это, Майер смутился, а внимательно прислушивавшийся к ним, но до сих пор молчавший Шеман издал смешок, больше похожий на хрюканье.

– Я же не прошу у вас раскрывать военные тайны, – надулся гардемарин.

– Еще он сказал, – смилостивился Будищев над изнывающим от информационного голода молодым человеком, – что мои подозрения в адрес интендантов или кого бы то ни было по поводу снабжения текинцев патронами абсолютно беспочвенны.

– И почему же? – впервые подал голос комендант Калы.

– Потому, любезный Николай Николаевич, что оказывается, еще в самом начале экспедиции нашим противникам удалось захватить и разграбить целый караван с подобными припасами. Вот, мол, и снабдили сами себя.

– Мне показалось, или вы говорите таким тоном, как будто не верите в это?

– Нет, отчего же. Я справлялся, был такой транспорт, заполненный разными ништяками, с небольшой охраной. Напали на него, едва он отдалился на достаточное расстояние от поста, и вообще проделали все как по нотам.

– Значит, все-таки не верите, – покачал головой Майер.

– Тихо! – бесцеремонно прервал его Будищев.

Все тут же замолчали и стали усиленно вслушиваться в окружающую их темноту, но все напрасно. Нельзя сказать, чтобы ночь была вовсе безмолвной. Нет, легкий ветерок шуршал засохшей травой, из тыла доносилось ржание коней и перекличка часовых. На левом фланге иногда перестреливались, но здесь все было спокойно. Пока спокойно.

– Что это? – вздрогнул гардемарин, явственно услышавший звон жестяных банок одну об другую.

– Сторожок, – ухмыльнулся Будищев. – Не зря Деев по всему лагерю пустую тару собирал.

– Пожалуй, пора, – решительно заявил лейтенант и махнул рукой ракетчикам.

Командовавший ими чубатый казачий вахмистр, казалось, только этого и ждал. Лежащие на станках ракеты зашипели, как целое стадо гадюк, и вырвались на свободу в пасмурное темное небо, освещая пространство вокруг себя неровным светом от сгорающего пороха. Как ни примитивна и ненадежна была эта иллюминация, но все же позволяла осмотреть, что в этот момент происходит перед русскими позициями.

– Твою маман! – с безукоризненным французским проносом выдал потрясенный Майер, разглядев, что практически все пространство от Калы до крепости как ковром покрыто халатами текинцев.

– Огонь! – скомандовал невозмутимый Шеман – и начался ад.

Рявканье пушек, стрекот пулеметов, размеренные залпы пехоты – все слилось в одну нескончаемую какофонию звуков, из которой изредка вырывались отдельные вскрики, отчаянная ругань и еще бог знает что.