Весной 1958 года первую записку, не связанную с работой на ферме, отец написал на обратной стороне старого конверта и придавил солонкой. День выдался на удивление теплым, воздух благоухал весенними ароматами, и мать открыла все окна. «Никакой работы, — прочитал Майк. — Если хочешь, поезжай на велосипеде по Пастбищной дороге. На поле слева от дороги ты увидишь старые развалины и покореженную технику. Осмотрись, привези сувенир. Не подходи к провалу! И возвращайся до темноты. Ты знаешь почему».

Майк знал, будьте уверены.

Он сказал матери, куда едет, и та нахмурилась:

— Почему бы тебе не завернуть к Рэнди Робинсону? Может, он захочет составить тебе компанию?

— Да, хорошо. Я заверну к нему и спрошу.

Он так и сделал, но Рэнди уехал с отцом в Бангор, чтобы купить посадочный картофель, поэтому по Пастбищной дороге Майк покатил один. Путь предстоял неблизкий — чуть больше четырех миль. И по прикидкам Майка, он только в три часа дня прислонил велосипед к старому деревянному забору по левую сторону от Пастбищной дороги и перелез через него. На обследование территории у него оставался час, не больше, а потом следовало ехать обратно. Обычно его мать не волновалась, если он возвращался домой к шести часам, когда она ставила на стол обед, но один случай показал ему, что в этом году все совсем не так. В тот день он чуть задержался, так мать чуть ли не билась в истерике. Подскочила к нему с мокрым посудным полотенцем, ударила, а он стоял в дверях кухни, разинув рот, с проволочной корзинкой для рыбы, в которой лежала пойманная им радужная форель.

— Никогда больше так не пугай меня! — кричала она. — Никогда больше! Никогда! Никогда!

Каждое восклицание сопровождалось ударом посудного полотенца. Майк ожидал, что отец вступится за него и положит этому конец, но отец не заступился… возможно, боялся, что она набросится на него, попытайся он вмешаться. Майк усвоил урок: одной порки посудным полотенцем вполне хватило. Домой до темноты, да, мэм. Будет исполнено.

Он шагал через поле к гигантским развалинам, занимающим центральную часть. Конечно же, это руины Металлургического завода Китчнера — Майк не раз проезжал мимо, но никогда не думал о том, чтобы обследовать их, и не слышал, чтобы кто-то из ребят рассказывал об этом. Теперь, нагнувшись, чтобы получше разглядеть несколько кирпичей, лежавших пирамидой, он подумал, что знает причину. Поле заливал яркий свет солнца, плывущего по весеннему небу (лишь изредка, когда облачко на короткое время закрывало солнце, поле медленно пересекала огромная тень), что-то здесь было пугающее… возможно, тишина, нарушаемая лишь ветром. Он чувствовал себя исследователем, обнаружившим остатки мифического древнего города.

Впереди справа он увидел закругленный бок массивного, облицованного плиткой цилиндра, поднимающегося над высокой травой. Побежал туда. Это была главная дымовая труба Металлургического завода Китчнера. Майк заглянул в нее и вновь почувствовал пробежавший по спине холодок. Диаметра трубы хватало, чтобы Майк мог войти в нее, если бы захотел. Но он не хотел; одному Богу известно, какая мерзость могла налипнуть на внутреннюю, зачерненную дымом облицовку, какие насекомые и твари могли обитать в трубе. Ветер дул порывами. И когда воздух двигался поперек лежащей на земле трубы, возникал жуткий звук, похожий на тот, что издавали лосиные дудки с вощеными струнами, которые он и его отец каждую весну устанавливали на головах пугал. Майк в испуге отступил назад, внезапно подумав о фильме, который вчера смотрел с отцом в программе «Раннее шоу». Фильм назывался «Родан»,[116]и они вроде бы получали огромное удовольствие, когда сидели перед телевизором, отец хохотал и кричал: «Уложи эту птичку, Майк!» — всякий раз, когда Родан появлялся на экране, и Майк стрелял из пальца-пистолета, пока мать не засунулась в дверь и не попросила вести себя потише, потому что от такого шума у нее разболится голова.

Но теперь все выглядело не столь забавно. В кино Родана освобождали из центра земли шахтеры-японцы, которые рыли самую глубокую в мире шахту. И глядя в черное жерло этой трубы, не составляло труда представить, что птица затаилась в дальнем конце, сложив кожистые, совсем как у летучей мыши, крылья на спине, и смотрит на маленькое круглое лицо школьника, заглядывающего в темноту, смотрит, смотрит своими большими, с золотыми ободками глазами.

Дрожа всем телом, Майк отпрянул еще дальше.

Он пошел вдоль дымовой трубы, наполовину погрузившейся в землю. Поле чуть поднималось и, следуя внезапному порыву, Майк забрался на трубу. Снаружи она не вызывала такого страха, а ее поверхность нагрелась от солнца. Он поднялся и двинулся дальше, раскинув руки (ширины хватало, и упасть он никак не мог, но ему хотелось прикинуться цирковым канатоходцем). Ветер ерошил волосы, и Майку это нравилось.

Пройдя трубу до конца, мальчик спрыгнул на землю и принялся обследовать территорию: битые кирпичи, куски дерева, ржавые железяки. «Принеси сувенир», — написал отец, и Майку хотелось найти что-то интересное.

Он направился к зияющему провалу, возникшему на месте сталелитейного завода, внимательно глядя под ноги, стараясь не наступать на осколки стекла, которых вокруг хватало.

Он помнил о провале и предупреждении отца не приближаться туда; помнил и о трагедии, которая произошла здесь более пятидесяти лет назад. Он отдавал себе отчет, что если в Дерри и есть населенное призраками место, так это развалины металлургического завода Китчнера. Но он не собирался уходить, не найдя что-нибудь интересное, сувенир, который стоит увезти с собой и показать отцу.

К провалу он продвигался медленно и осторожно, в какой-то момент пошел параллельно краю, поскольку предупреждающий голос в голове шептал, что стенки размякли от весенних дождей, могут осыпаться и утянуть в яму, где полно острых железяк, одна из которых могла насадить его на себя, как бабочек насаживали на иголки. Такой ржавой, мучительной смерти, конечно же, не хотелось.

Он поднял оконный шпингалет, отшвырнул в сторону. Нашел ковш, ручку которого скрутило невообразимым жаром, достаточно большой, чтобы стоять на столе великана. Увидел поршень, такой тяжелый, что не смог бы сдвинуть его с места, не говоря о том, чтобы поднять. Переступил через него и…

«А если я найду череп? — свернула внезапная мысль. — Череп какого-нибудь ребенка, одного из тех, кто погиб, отыскивая пасхальные шоколадные яйца в далеком тысяча девятьсот каком-то году?»

Он оглядел залитое солнечным светом поле, потрясенный этой мыслью. Ветер завыл в ушах, еще одна тень медленно проплыла по полю, как тень гигантской летучей мыши… или птицы. Майк вновь с небывалой остротой почувствовал, как здесь все тихо и спокойно, как странно выглядело это поле с грудами кирпича и железными остовами. Словно когда-то давно тут произошла ужасная битва.

«Не будь дураком, — одернул он себя. — Они нашли все, что можно было найти пятьдесят лет назад. После взрыва. И даже если не нашли, какой-нибудь пацан… или взрослый… нашел то… что оставалось. Или ты думаешь, что единственный, кто пришел сюда за сувениром?»