Мериптах понял, что сейчас что-то должно произойти. Понял не глазами, они всё ещё видели окружающее слишком вообще, быстро уставали от яркого света и болезненно слезились, понял слухом, ибо сильно изменился звуковой строй вокруг его комнаты. Зашаркали ноги, пролетели туда и обратно непонятные, громкие слова. Такое усиленное движение означало важность или опасность предстоящего события. В комнату вошёл большой воин в коже и молча встал у Мериптаха за спиной. Было ясно, что молчание это особенное, имеющее отношение к тому, что должно случиться. Понимая, что сейчас ему предстоит рассмотреть важное и, может быть, неожиданное, Мериптах закрыл глаза, чтобы дать им отдохнуть и набраться внимательности. Он не ошибся. Очень скоро на отдалённых подступах, доступных для его зрячего слуха, появилось многоногое, плотное движение. Неторопливое и значительное и, что самое важное, имеющее к нему, бессильно сидящему, прямое отношение. Он не спешил поднять веки, он запасался глазной силой.

Значительный, сложный шум вступил внутрь комнаты и распределился перед креслом. Теперь уже можно было посмотреть. Их, явившихся, было много. Понимая, что нет сил глядеть по сторонам, Мериптах сразу же попал взглядом на того, кто находился в самом центре. Высокий, худой человек, в грязной набедренной повязке. Откуда тут мог появиться обычный землепашец, зачем-то опутанный верёвками? За предплечья его держали два огромных, квадратных азиата, причём в свободной руке у каждого было по обнажённому мечу. Связанный поднял чуть опущенную голову, и мальчик сразу же узнал его. Никакой это не землепашец! Это...

— Мериптах, ты узнал меня? — раздался голос серолицего, и ужас напал на мальчика, побуждая вскочить и бежать отсюда, зарыться, спрятаться. Это был неповторимый, тяжёлый, шершавый голос папирусовых зарослей, это был голос, который будет слышаться ему всегда, даже после того, как он умрёт и наполнит собою каменный саркофаг.

— Знаешь, кто я такой, Мериптах?

— Ты Себек, ты пришёл за мной! — Плёнка немоты мучительно лопалась на губах мальчика.

— Я не Себек, я...

Тут, откуда-то сбоку, снизу, с пола почти, раздалась визгливая команда присевшего Хеки, и стоявший за спиною мальчика воин наложил ему ладони на уши, как огромные шоры. От неожиданного, но довольно сильного удара взгляд Мериптаха помутился и глаза закрылись. Мегила дёрнулся к нему, но был удержан мощными стражниками и, застонав, обвис на их руках.

Шахкей дал знак вывести его отсюда.

— То, что ты сказал мальчику, правда? — спросил он у «царского брата», когда они оказались в соседнем помещении.

— Он всё равно ничего не услышал, — с глухим отчаянием в голосе сказал Мегила.

— Но это правда?

— Да. Ради него я изменил Апопу. Ради него обманывал Аменемхета. Ради него пойду теперь на заклание. У меня ничего не получилось.

— А ты? — Начальник гарнизона обернулся к однорукому. — Ты знал, что он скажет?!

Колдун мялся, теребил едва проступившую бородку.

— Нет-нет, я не знал.

— Тогда почему ты просил меня поставить за спиной у мальчика человека?

— Я боюсь, боюсь его даже сейчас, хотя он уже ничего не может и скоро умрёт. Я не знал, чего именно можно от него ждать, какого слова, но боялся, ибо то, что он скажет сейчас, завтра напрямую попадёт в уши Апопу. Разве ты можешь поручиться, что он не знает слова, которое может убить нас? И тебя, и меня. Не напрямую, но через подозрительное сердце правителя. Пусть мальчик отправится к царю таким, какой он есть сейчас, не надо ему слушать этого человека!

По виду начальника гарнизона нельзя было сказать, поверил ли он колдуну. Отвернувшись от него, Шахкей велел принести облачение для «царского брата».

— Наилучшее облачение из моих сундуков.

Вина Мегилы перед престолом Авариса ему была совершенно не ясна. Но, судя по поведению «царского брата», тот признавал себя виновным вполне и полностью. Он даже был, кажется, горд тем, что сумел сделать то, что сделал. Но в чём преступление? Шахкей даже сочувствовал ему, ибо вполне понимал смысл порыва, руководившего им. И уважение к этому человеку он ощущал всегда. Что ж, у него есть только один способ в данной ситуации — это уважение выказать. Да, он выполнит приказ, он выдаст «царского брата» египетским псам, но не как кусок вывалянного в пыли мяса. Он даст ему возможность гордо выступить из цитадели, во всём блеске подобающего ему по чину облачения и с высоко поднятой головой.

Мегилу омыли тёплой водой и расчесали ему волосы. Очистили обсидиановой бритвой лицо от щетины. Облачили в парадный мундир Шахкея и в его парадные сандалии. Все медные бляхи на его одеянии были начищены до золотого блеска, и шлем конного воина был украшен перьями тростникового гуся, как и положено в праздничные дни. Перебитая, распухшая рука была прикрыта лёгким плащом, так что при своей рослой фигуре и общей боевой выправке «царский брат» выглядел внушительно.

Сопровождаемый целой группой офицеров, он подошёл к воротам цитадели. Со стены трубач подал сигнал египтянам, стоявшим на площади перед цитаделью, что всё готово.

Яхмос, уже несколько часов томившийся в одном из затенённых переулков, встрепенулся. Встрепенулись и его воины, стоявшие длинными шеренгами во всех улицах, сходившихся к воротам цитадели. Хнумхотеп и Нутернехт, даже не дожидаясь особой команды фараонова брата, бросились вправо и влево, отдавая приказания своим младшим офицерам. Давно уже было обговорено, что и как делать. Эта часть города засуетилась, как муравейник перед дождём. По тем улицам, по которым вытянулись копьеносные сотни, в сторону площади перед цитаделью потекли человеческие ручейки. Это были обычные горожане. Торговцы, ремесленники, мелкие храмовые служители, самая обычная публика, заранее собранная со всего города в нескольких особых местах.

Ворота гиксосской крепости слегка приотворились, образуя проход в два локтя шириной, и сразу же поехали обратно, дабы у египтян не возникло соблазна ворваться внутрь. На белой раскалённой площади остался один человек. В кожаном панцире с сияющими бляхами и красивыми перьями на шлеме. Он немного постоял, внимательно глядя перед собой, высматривая тех, кто его сейчас должен убить. Площадь перед ним была пуста, только там, шагах в полусотне, в тенистых устьях улочек, копошилась какая-то ощетинившаяся копьями жизнь.

Что они там прячутся, от солнца или от него? Неужели ему ещё придётся идти туда к ним? Ведь договорено, что его убьют перед воротами. Попасть в египетский плен ему никто не даст. Наконечники сотен азиатских стрел нацелены ему в спину. Нет, всё же, видимо, придётся сделать несколько шагов вперёд, чтобы его рассмотрели.

Раздался ещё один приглашающий взвизг трубы.

Мегила сделал неуверенный шаг вперёд, потом ещё и ещё.

Тогда, почти одновременно с ним, из всех укрытий на том конце площади выдвинулись и стали продвигаться щупальца пехотных колонн.