— Нам надо требовать колдуна. Я не могу простить покушения на свою жизнь. Кроме того, не забывайте, что я ещё плох, а этот нечестивец знает средства, какими можно поставить меня на ноги.

— Извини меня, правитель и брат мой, но мысль эта плохая. Что касается мести, то мстить надо не ничтожному самозваному лекарю, а тому, кто его послал, то есть сидящему подле тебя уважаемому верховному жрецу. Но мы с тобой во имя возрождения царства решили отказаться от мести. Так что, если уж мы пожали руку, то уместно ли наказывать нож, который она сжимала? А что до твоего здоровья, то ты и без всякой помощи, хвала Амону, поправляешься. Ещё день-другой — и ты примешь первую наложницу.

Аменемхет сделал вид, что не услышал оскорбления в свой адрес.

— Я думаю, что Шахкей предложит нам мальчишку. По его представлениям, Мегила главнейший враг царя теперь и истребление его — заветное желание Апопа. Хека завидное приобретение для царского собрания удивительных людей. Апоп уже приглашал его к себе и теперь будет счастлив увидеть у себя главнейшего колдуна кушитов. А мальчишка... Ну что ему какой-то княжеский сын. — Яхмос тоже сел в кресло.

— Ты прав, конечно, Мегилу Апоп сильнее всего желает получить в свои руки. Ибо «царский брат» взбунтовался против царя, а это не может быть прощено. И колдуном он, наверное, заинтересуется. Для чего ему может быть нужен мальчик Мериптах, я не представляю. Но представляю, для чего он нужен тебе, Аменемхет. Ты умышляешь, спустя какие-то годы, женить его на одной из дочерей Камоса, а когда его отравят твои новые лекари и я погибну в каком-нибудь походе, что нетрудно подстроить, сделать своего племянника правителем Фив.

— Это речь безумного, — скучным, совершенно невозмущённым тоном сказал Аменемхет.

Фараон смотрел то на одного, то на другого, явно отставая в понимании ситуации.

— Я соглашусь на то, чтобы нам выдали Мериптаха, но при одном условии, что смогу его немедленно удавить! — отрезал Яхмос.

Установилась тишина, прерываемая тяжёлыми, нервными, сбивчивыми вздохами Камоса.

— Но никакой всем нам не будет пользы в том, что мы убьём княжеского сына. Не только не будет пользы, но и будет от этого большой стыд. Мемфис возмутится против нас, и будет прав. Про колдуна мы уже говорили. Это слуга, которого стыдно наказывать, потому что он делал то, что ему велели, и которого нельзя использовать, потому что нельзя до конца понять, на что он способен. Мы должны требовать себе «царского брата». Потому что таким образом мы получим наибольшую пользу. А мы ещё не гак сильны, чтобы пренебрегать даже мелкими выгодами.

Камос поглядел на Аменемхета. По старой привычке ему было неуютно, когда он не знал мнение верховного жреца.

— Но, брат, Шахкей не хуже нас понимает, как ценен для Апопа Мегила, он ценнее двух других, по моему разумению. Он скажет — берите двоих, оставьте мне одного.

— Шахкей отдаст нам «царского брата». Я знаю, что ему сказать. Мы обманем азиата. Я скажу, что мы сразу же убьём Мегилу. В конце концов, Апоп сам желает гибели брату-предателю. Но я не скажу Шахкею, как именно мы его убьём.

Мегила сидел на соломе в углу тёмного лошадиного стойла. Руки его были примотаны к туловищу чёрной волосяной верёвкой, из которой воины шаззу делают арканы. Ноги его тоже были связаны, так что он слегка напоминал мумию. Глаза были закрыты. Справа в соседнем стойле похрапывала коняга. У входа в пахучий каземат топталась недремлющая стража. Воины были наслышаны о том, что этот длиннолицый человек натворил с их товарищами, и теперь им не надо было напоминать о бдительности.

Мериптах сидел в кресле с высокими подлокотниками, они поддерживали его с боков, потому что он был ещё слишком слаб и тело плохо ему повиновалось. Он страшно исхудал за последние дни и был бледен не только лицом, но и всем телом. Лицо всё ещё казалось застывшим, рот и веки открывались с видимым усилием. С усилием же он понимал, что происходит вокруг, ежели вообще понимал. За весь день, что прошёл с момента его пробуждения, он не произнёс ни слова. И возникало даже сомнение, а не обезумел ли он за время своего сонного путешествия по реке и фиванским подвалам. Шахкей велел, чтобы к мальчику входили слуги, одетые только по-египетски. Мериптах выпил молока, выпил вина, и это, кажется, не пошло ему во вред.

Ступая медленно и тяжко, начальник гарнизона, сопровождаемый молчаливым братом и ещё двумя офицерами, пересёк внутренний двор цитадели и вошёл в тюрьму-конюшню. Следом семенил Хека. Никто из гиксосов ему не был рад, но его и не гнали при этом, позволяя находиться в непосредственной близости от центральной линии событий. Ему даже позволялось высказываться. Выслушивали брезгливо и надменно, но выслушивали. И не думали запихивать под стражу, понятно было, что ему некуда бежать.

— Ты решил отдать мальчика? — спросил «царский брат», не открывая глаз, когда Шахкей появился на пороге. — Не делай этого. Ему не быть живым здесь, и Апоп не простит тебе этого.

— Они не просят мальчика.

Мегила приоткрыл глаза. Помолчал.

— Колдуна они тоже не возьмут.

— Да, — сказал Шахкей. Настроение у него было скверное. Да, у него был приказ из Авариса о задержании или истреблении этого человека, но вместе с тем всё внутри протестовало против собственноручной расправы над «царским братом». Сам, будучи всего лишь выдвинувшимся в начальники бедуином, он хранил глубоко в недрах натуры преклонение перед кастой подлинных, природных гиксосов, таких как Мегила. К тому же это был не просто «царский пастух», но человек из-за «царского стола». Человек, при определённом стечении обстоятельств, способный сам занять место правителя, так велики и непреложны были его слава и влияние. И, надо сказать, что Шахкея обрадовал бы такой поворот событий. Нынешний царь многих смущал возвышенной расплывчатостью своих устремлений. Многим, особенно воинам окраинных гарнизонов, хотелось бы лучше понимать, чего он хочет. Благо, что Аварис столь велик, но отчего же столь непонятен? Мегила же был образец несгибаемого воина, непревзойдённого воина, человека благородства и силы, что особо ценилось природными конниками.

— Я хочу проститься с мальчиком, — сказал Мегила.

Хека недовольно заскулил за спиной у Шахкея. Начальник гарнизона и сам подозревал, что этого лучше было бы избежать, но отказать в этой просьбе Мегиле он не мог. Да и чего тут можно бояться? Оружия у него нет, правая рука бесподобного воина перебита предусмотрительным колдуном, сразу после того, как он был связан в подвале, вокруг в достатке воинов с оружием наготове.

Шахкей кивнул.

— Но ты же знаешь, чего он захочет, ты же знаешь! — шипел на ухо Хека. — Этого нельзя! Ни Амону, ни Сету неведомо, что может статься от этого с мальчиком. Не рук надо бояться, но слов. Мы не знаем каких! А если Мериптах укрепится при дворе Апопа, что будет с тобой? Поберегись, Шахкей! Или дай, дай за этим проследить мне.

Начальник гарнизона вяло махнул рукою.