– Всё выглядит простеньким, когда кто-то другой это уже придумал и сделал, – сплюнул Босоног. Лицо его стало наливаться краской. – Ты вот летаешь простенько на двух крылах, ага! И чего, ты в силах для меня такие же сделать, а?

Илидор в задумчивости жевал губу.

– Простенько, – пробурчал Палбр себе под нос. – Тьфу!

– Зна-ачит, – протянул Пылюга и махнул рукой на стену, которую прежде обстукивал Босоног, – если его приволочь к этой стенке, дверка-то и откроется, да?

Зуг попытался отползти, но Эблон уже шагнул к нему и отвязывал веревки. Палбр стал в дверях. Илидор поморщился, но подошел к окнам. Зуг шипел, дрыгал ногами и мотал головой, но Пылюга, держа за локти и отвешивая пинков под зад, доволок его до стены, казавшейся сплошной, и та разъехалась, явив комнатушку с единственным креслом и уймой рычагов. На стенах висело одиннадцать карт, покрупнее и поподробнее тех, которые были прикреплены над графиками в большой комнате.

Эблон, облизывая губы, оглядывал комнатушку. Зуг скрипел зубами.

– Значит, он может отправить нас, куда скажем?

– Мне кажется, он отправит нас туда, куда сам решит.

Зуг тонко захихикал, опустив голову.

– Значит, – Эблон поволок его к окну, – ты собираешь машины. Куда-то их таскаешь.

Илидор молча ткнул пальцем в карту на стене – в то самое место в бывших владениях Масдулага, в ту самую большую пещеру с лавовой рекой в пропасти.

– Это ты так теперь понимаешь учения Храма, зачуханец? Стать машиной и помогать плодить таких же? Как там Кьярум называл такие штуки? – спросил он Палбра, полуобернувшись, и не без усилий тряхнул Зугом.

– Скрещи, – ровным голосом ответил Босоног.

– Ты тут вроде Брокка Душееда, – продолжал Пылюга, – только для машин. Или они тебя слушаются? Как своего папочку, да?

Зуг хихикал, не поднимая головы, болтался тряпкой в руках Пылюги.

– Одиннадцать мест в подземьях, ты сказал? – Эблон обернулся к Илидору, а потом снова тряхнул Зугом. – Далеко можешь отходить от башни?

Зуг молчал и чуть покачивался, лицо закрывали грязные космы.

Эблон, морщась, что-то обдумывал и цепким, пытливым, каким-то новым взглядом рассматривал всё, что можно было увидеть в окно: сарай, кусочек поля, кусочек сада, падающий с потолка свет отца-солнце и усиливающие его куски хрусталя на ногастых загогулинах над растениями. Потом снова задрал на Зуге рубашку, досадливо сопя и морщась от вони убедился, что металл и тело соединены прочно, и… нелегко будет из рассоединить, но когда гномы искали простых дорог?

– Мне кажется, он нам всё-таки поможет, – заявил Пылюга и поволок Зуга к лестнице. Стена маленькой комнаты беззвучно сошлась за их спинами и закрыла комнатушку с большими картами.

– Ты что заду… – Палбр шагнул к Эблону, но Илидор поднял руку, и Босоног остановился, а Пылюга прошел мимо него, словно и не замечая.

У дракона было крайне сложное выражение лица и крайне неприятный взгляд. Глаза – темные и тусклые, почти оранжевые, лицо – застывшее: стиснутые губы, желваки на щеках, заострившиеся скулы. Палбр подумал, что, если Илидор что-нибудь скажет, голос его будет змейски-шипящим, и что перед ним сейчас не вполне тот Илидор, к которому он привык за время этого долгого-долгого похода, и даже не тот, который пугал отряд в самый первый день в Узле Воспоминаний. Палбр очень не хотел, чтобы дракон заговорил, потому послушно стоял и смотрел, как Пылюга выволакивает упирающегося Зуга из комнаты. К бедру Босонога прижалась ходовайка.

Когда затихли шаги на лестнице, пыхтение Пылюги и скулёж Зуга, Илидор обернулся к окну, двумя руками оперся на стену в том месте, где могли быть рамы, и, тяжело дыша, уставился на сад, на поле и на свет солнца. Палбр знал, что Эблон не потащит Зуга на эту сторону, видную из окна, но всё равно не хотел туда смотреть. И подходить к дракону не очень-то хотел. Положил руку на голову ходовайки, оперся спиной о стену и принялся ждать.

Наверное, если бы окна были чем-нибудь закрыты, они бы ничего не услышали – судя по всему, Пылюга отвёл Зуга достаточно далеко. Но окна закрыты не были, потому до них донесся рёв и вопль, и даже хруст и еще вопль – а может быть, хруст они додумали. Палбру хотелось закрыть глаза, но почему-то казалось, что потом он не сумеет их открыть и всю оставшуюся жизнь проведет в темноте, потому он не закрывал глаз и смотрел на трубу, к которой только что был привязан Зуг, и на собственный пояс, который валялся рядом. Краем глаза видел, как Илидор всё сильнее вцепляется в стену, как будто хочет вытолкнуть её наружу, и как крылья плаща плотно охватывают его тело.

Долгое время было тихо. Так долго, что Палбр подумал – Эблон больше не вернется. Но потом раздался его рёв, такой громкий и полный такого страдания, что и гном, и дракон подпрыгнули, оба одновременно оттолкнулись от стен и развернулись к двери – и оба, не глядя друг на друга, сгорбились и вернулись туда, где стояли.

Прошло еще очень много времени, свет солнца над пещерой стал закатным, красно-сиреневым, и, наконец, на лестнице послышались шаги. Медленные, трудные.

Эблон Пылюга дотащился до верхней комнаты башни нога за ногу, лицо его было в поту, отросшая в странствиях борода – в крови от прокушенной губы, под глазами – черные круги. В крови была и его одежда. Двигался он скованно, морщась от боли.

Ни на кого не глядя, подошел к стене маленькой комнаты, и та послушно разъехалась перед ним.

– Значит, держим путь в пещеру близ Масдулага, – проговорил Пылюга сдавленным голосом, поглядел на рычаги, в которых прежде ничего не понимал, и заключил: – Это будет нетрудно.

– Это разве то, к чему ты стремился? – хрипло спросил его напряженную спину Илидор, и голос дракона был вовсе не змейским и не шипящим – обыкновенным, только бесконечно усталым и расстроенным.

– А что это, по-твоему? – Эблон, морщась, обернулся, поднял руку и ткнул пальцем в окно. – Свет отца-солнце будет надо мной, пока я жив, и я понесу его в темнейшие углы подземий. Я всегда буду знать, куда иду! И никаких больше машин для того, кто там… кто там их ждёт. Ты только попробуй мне возразить хоть словом, дракон!

И дракон ни словом не возразил.

17.1

На складе было тихо – такая просторная, разреженная, необязательная тишина, готовая в любой миг похрустеть шорохом шагов или прокатить по своей спине долгий высокий звук: к примеру, лязг упавшего инструмента, эхо от которого будет еще долго трепыхаться в верхних слоях тишины.

Годомар тихо вошел в распахнутые двери, не в силах отделаться от ощущения, будто те сейчас схлопнутся у него за спиной. Двери, конечно, остались недвижимы. И недвижимыми остались два тела во дворе, истыканные копьями стреломётов – тела уже коченели, и было бы неплохо поскорее отдать их лаве, пока не появились призраки. Рукатый подумал об этом и едва не рассмеялся – пропасть, какая же ерунда лезет в голову! Его товарищи погибли, пытаясь не пустить Фрюга к складу (ну как еще это объяснить?), а он думает, как бы побыстрее избавиться от их тел.