Гизевиусу вдруг показалось, что колокола звонят не по генералам, погибшим в бункере. И не по эсэсовцам, убитым во время штурма штаба резервной армии. Нет, они отпевают своим звоном души тех, кого прошлой ночью захоронили в наспех вырытых могилах, без крестов и надгробных речей. Тех, кто еще оставался в живых, но чьи жизни уже истончались в стенах тюремных казематов. Тех, кто еще пытался сопротивляться, но в чьи лица и сердца уже были направлены дула автоматов. А заодно колокола отпевали и его душу. Проданную гестаповцам за возможность вернуться в Швейцарию.

По щекам самопроизвольно покатились долго сдерживаемые слезы. Но то не были слезы горечи или раскаяния. По щекам стекала соль неудачника. «Господи, — взмолился мысленно пассажир третьего вагона, — когда же Ты образумишь меня? Когда же придашь мне сил?..»

Впрочем, неискренние мольбы, как известно, отклика у Господа не находят.

Гизевиус опять поставил не на ту лошадку.

В первый раз ему не повезло, когда он начал поставлять информацию о действиях Канариса и его окружения в СД. Сообщения поступали непосредственно к Гиммлеру. Канариса сняли, абвер фактически ликвидировали, а Гизевиус остался при своих интересах. Правда, в Цюрихе. Теперь — провал переворота. И он снова остался ни с чем. И снова возвращается в Цюрих. В данной ситуации имелся только один плюс: отсутствие петли на шее.

«Валет» истерично рассмеялся: а папашу Мюллера он все-таки провел! Не пошел к журналисту, как тот требовал. Пусть теперь гестаповец поломает голову, каким образом ему удалось исчезнуть из Берлина!

Дверь купе отворилась. Кондуктор. («Господи, да когда ж мы наконец, отправимся?»)

— Будьте добры, ваши билет и документы.

Гизевиус протянул бумаги. Служащий несколько минут изучал их, затем протянул беглецу и с широкой улыбкой произнес:

— Приятного путешествия.

Через пять минут он доложил ехавшему в соседнем купе лицу в цивильном костюме, но с удостоверением гестапо, что имя пассажира из купе № 4 — Клаус Бонхоффер. И что билет у него до Цюриха.

* * *

Машина притормозила возле ворот загородного дома главы внешней разведки. Гиммлер выглянул в окно. Перед ним выросла крепко сбитая высокая фигура руководителя РСХА, обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Правая рука взлетела в привествии.

— Что вы здесь делаете? — Гиммлер и не подумал поздороваться.

— Вальтер позвонил, сообщил, что вы прибыли из Ставки. Вот я и…

— И что? У вас нет дел в Управлении?

От Кальтенбруннера заметно несло перегаром. Гиммлер поморщился, но промолчал.

— Слава богу, с бунтовщиками справились. — Кальтенбруннер самодовольно улыбнулся. — В столице обстановка снова под нашим контролем, мой рейхсфюрер.

«Не под нашим, остолоп! — чуть было не сорвался Гиммлер. — Надо же быть таким близоруким кретином? А впрочем, именно из-за этого качества я его и взял когда-то на службу. По крайней мере предан. А преданность в наши дни дорогого стоит».

— Шелленберг у себя?

— Так точно,

— Ведите меня к нему.

Глава разведки только что принял ванну, но вышел к руководству в костюме, хотя и с мокрыми волосами.

Вместо приветствия Гиммлер произнес только одно слово:

— Где?

— Сейчас приведут. Вас оставить наедине с ним?

— Да. Но будьте неподалеку. Вы мне можете понадобиться в любой момент.

Когда Канарис вошел в кабинет, Гиммлер вздрогнул. Адмирал и раньше-то выглядел старше своих лет, а сейчас и вовсе стал похож на мумию. Правда, живую. Рейхсфюрер прикинул: «Как давно я не видел “Лиса”? Кажется, от дел его отстранили три месяца назад. Да, точно, три. Или четыре? Ладно, не важно…» Видимо, на внешнем виде адмирала отразились и частые вызовы к следователям, и постоянные нервные перегрузки, и непонятное положение в обществе, и семейные неурядицы со скандалами… Хотя нет, бывшего руководителя абвера состарило что-то другое. Страх? Беспокойство? Первое вряд ли. Второе — вполне возможно.

Гиммлер указал на стул:

— Присаживайтесь. Разговор нам предстоит серьезный и, я надеюсь, продуктивный. — Канарис тяжело присел, болезненно вытянув левую ногу. — Что беспокоит?

— Ревматизм. — Адмирал едко усмехнулся: — Подвальные помещения, даже столь комфортабельные, как у вашего подчиненного, опасны для старых костей.

— Ну, не таких уж и старых. — Гиммлер опустился на соседний стул. — Впрочем, сейчас многие живут в подвалах. Если вы помните, война…

— Точнее, конец войны.

— Именно об этом я и хочу с вами поговорить.

Адмирал потер колено:

— Признаюсь, у меня нет особого желания общаться с вами. Но и выбора, к сожалению, тоже нет. Я ваш арестант.

— Я бы сказал иначе. Задержанный.

— Пусть будет так. Только в начале допроса мне хотелось бы получить ответ на один вопрос.

Гиммлер понял, какой именно вопрос хочет задать адмирал.

— Фюрер мертв. Вы же это хотели узнать?

— Да.

— Еще вопросы есть?

— Нет. В целом мне теперь понятно, что сейчас происходит в Германии.

— А мне вот, знаете ли, не понятно. — Гиммлер скрестил руки на груди: — Может, проясните ситуацию?

— Вы серьезно? — Канарис с недоверием посмотрел в стеклянное пенсне рейхсфюрера.

— Абсолютно. — Гиммлер вместе со стулом придвинулся ближе к собеседнику. — Несмотря на гибель Гитлера, заговор провалился. Вермахт проиграл. Но есть и те, кто выиграл. Вот они меня и интересуют.

— Бедный Генрих, — Канарис откинулся на спинку стула. — Радуйтесь, что остались живы и, в отличие от меня, находитесь по ту сторону тюремной решетки.

— Это всё, что вы мне можете сказать?

— На данный момент — да. Я ведь не знаю, с чем вы ко мне пожаловали. Впрочем, могу сказать больше: фюрер мертв, но фюрер жив. Так ведь? Однозначно и то, что вы отныне не на первых ролях. Кто-то перехватил у вас инициативу. Вас банально переиграли, рейхсфюрер.

— Никакой моей инициативы в деле покушения на фюрера не было!

— Оставьте. О готовящемся в Берлине заговоре не знала разве что спящая собака. И вас информировали обо всем детально. Простите, здесь найдется горячий чай? У меня в последнее время болит горло.

— Сейчас принесут. — Гиммлер, отвернувшись, громко распорядился принести чаю. — Итак, я вас внимательно слушаю.

— Могу высказать только гипотезу.

— Меня это устраивает.

— Тогда слушайте. Пока вы находились в Ставке… А вы ведь были там во время покушения, не так ли?

— Предположим.

— Так вот, пока вы наблюдали за агонией фюрера, здесь, в Берлине, шел передел власти. Именно власти. Но не места фюрера. Трон Гитлера занять никто не захотел. Так? — Гиммлер промолчал. — В итоге они решили работать с двойником. Или не они, а он. Скорее всего это был Геринг. Я прав? Честно говоря, трудно представить наркомана в роли главы государства. Пусть даже и серого кардинала