«О чем это она? Doras[127]… Что такое «doras»? Дверь? Откуда тут дверь?»

И только ощутив сырость и холод подземелья, Вратко понял, о чем речь. Очевидно, пикта нашла одно из пещерных жилищ, некогда вырытое ее народом, жившим в старину и здесь, в Нортумбрии.

«Но ведь нора – это ловушка. Если только пикты не делали по нескольку выходов, подобно лисам»… – успел подумать парень и провалился в беспамятство.

Придя в себя, Вратко первым делом ощутил холод. Стыли пальцы на ногах и руках, леденела спина, соприкасающаяся с неровным, влажным камнем. После летней жары и теплой солнечной осени стужа, казавшаяся по-настоящему зимней, была невыносима.

Несмотря ни на что, открывать глаза не хотелось. Уж если суждено замерзнуть насмерть, то хотя бы в покое и блаженной лени.

Потом к сознанию новгородца пробились голоса. Рианна напористо наседала на Гуннара, который вяло, как бы нехотя, отвечал.

– Тебе все не по нраву, борода! И то не так, и так не эдак!

– Отстань, пигалица… Можно подумать, тебе все нравится.

– Лучше было бы наверху остаться?

– Не знаю! – с болью в голосе ответил кормщик. – Хродгейр вот остался…

– Уж лучше бы и я с ним, – пробасил Олаф.

– И я тоже… – сокрушенно присоединился Игни.

– А ну поговорите у меня! – прикрикнул на них Гуннар. – Если вождь сказал уходить, значит, надо уходить! – Вздохнул и со злостью добавил: – Думаете, мне не хотелось с ним рядом остаться?

– Так если ты все по слову вождя сделал, чего ж теперь бурчишь, как старый дед? – ехидно поинтересовалась пикта.

– А бурчать он мне не запрещал. И чему мне радоваться в каменном мешке? Сомнения меня терзают: не залезли ли мы по своей воле в ловушку?

– Не в ловушку, а в убежище!

– Ну, да… Из убежища можно выйти, когда захочешь. А тут…

– Вход закрылся? Так ты сам недоволен был, что враги следом залезть могут. А теперь опять недоволен. Чего, спрашиваю тебя? Дверь открыта – плохо, дверь закрыта – тоже плохо. Так, выходит?

– Я не против закрытой двери, – слабо отбивался Гуннар. – Я против той двери, которую я по своей воле открыть не могу.

– Лучше бы ее совсем не было?

– Ну, почему же…

– Так и скажи, что к головорезам Модольва-хевдинга в лапы захотел попасть.

– И не захотел вовсе…

– Так чего ж ворчишь все время?

– И вовсе я не ворчу…

– А что ж ты делаешь?

– Хочу знать: можешь ты нас отсюда вывести?

– Пока не знаю, – после недолгого замешательства ответила Рианна. Не похоже было, что она очень уж обескуражена этим. – Будет видно.

– Как это «будет видно»? – возмутился Олаф. – Я тут чувствую себя как в могиле. Знаешь, жрецы Белого Бога запрещают сжигать мертвецов в честном пламени, а требуют зарывать их в землю…

– Так завещал Иисус Христос, – встрял Игни.

– Тебя не спросили! – осадил его кормщик. – Еще проповедовать начни, как тот святоша, что погоню за нами выслал.

– Могу молчать. Подумаешь… – обиженно протянул парень.

– Я думал, девочка, ты знаешь, куда нас ведешь, – продолжил разговор Гуннар.

– Я видела то, что и все вы, – ловко отразила выпад пикта.

– Ты первая увидела дырку в холме, закричала на своем языке. По всему выходило, что нору эту вырыли твои соплеменники.

– Двенадцать поколений моей семьи не покидали Оркнейских островов. Я родилась и выросла в Скара Бра. Откуда я могу знать, сохранились ли остатки моего народа в Нортумбрии?

– Есть особые приметы, знаки, которые можно разобрать. Я так думаю, – рассудительно произнес кормщик.

– Наверное, есть. Можешь поискать…

– Я не сова, чтобы видеть в темноте. И не крот.

Тут Вратко решил открыть глаза. Пора осмотреться – о чем же они спорят так упорно?

Сперва парню показалось, что он ослеп.

Непроглядный мрак. Что с раскрытыми глазами, что с закрытыми, разницы никакой.

От неожиданности он вскрикнул, принялся моргать.

– Подарок, ты, что ли? – послышался голос Олафа.

– Я… – проблеял Вратко. – Где мы? Что со мной?

– То же, что и со всеми, – жестко приговорил Гуннар. – Сидим, как трусы и предатели в Нифльхеле.

Столько горечи было в словах кормщика, что даже Рианна не посмела возразить с обычной для нее напористостью. Только сказала жалобно:

– И вовсе не трусы. И не предатели…

– Я не о том хотел сказать… – чуть помягче заметил Гуннар.

– Во мраке Нифльхеля вечно маются трусы и предатели, – безучастно произнесла Мария. В первый раз королевна рот открыла, подумалось Вратко. – А мы… Мы… Мы могли хотя бы… – Голос ее прервался всхлипом, похожим на приглушенное рыдание.

– Не надо, дроттинг. – Олаф заворочался в темноте, засопел, будто медведь.

– Не надо, Мария-бан,[128]– умоляющим тоном поддержала его Рианна. – Мы выберемся отсюда обязательно. Мы найдем способ, как помочь ему…

– Как же мы выберемся в такой темноте? – вздохнул Гуннар.

– Не такая уж и темнота! – горячо возразила пикта. – Я вижу, эту пещеру вручную тесали. Значит, должен быть выход!

– Так мы в пещере? – попытался все-таки развеять свои сомнения словен.

– В рукотворной! – воскликнула Рианна.

– А нам с того легче? – возмутился кормщик. – Какой бы она ни была, мы в ловушке. И как выход искать? Не все же такие востроглазые, как ты, пичуга!

– Я буду искать! – заверила его уроженка подземного поселения. – И найду. Рано или поздно, но найду!

«Не было бы поздно… – застучала в сознании Вратко непрошеная мысль. – Можно от голода и от холода помереть, прежде чем выход найдется»…

– Огонь бы зажечь, – проговорил он вслух.

Кто-то судорожно хихикнул. Кажется, Игни.

Воцарилась тишина.

– Как его зажжешь? – наконец буркнул Олаф.

– Что, кресала ни у кого нету? – удивился словен.

– Кресало-то есть и трут найдется, – устало проговорил Гуннар. – Поджигать что? Бороды друг другу?

– Да… – протянул Олаф. – А Рагнара перевязать бы…

Вновь все замолчали.

И впрямь положение хуже некуда. Может, лучше было бы в плен к людям Модольва угодить? Если и смерть, так хоть под солнцем, на воздухе, а не здесь, где и взаправду чувствуешь себя как в могиле. И никто не придет на помощь.