Обряд Ворлока - Владислав Русанов

Тяжелый наконечник копья чертил в стылом воздухе подземелья замысловатые узоры. Багровые отблески двух факелов подрагивали на его отточенных кромках, а острие приковывало взгляд, как раздвоенный язык гадюки связывает волю полевой мыши. Не зря же копье прозывалось — Злое Жало. Викинги хоть и любят свое оружие, а именами нарекают далеко не всякое. Лишь самое любимое, надежное, верное.

Вратко сидел на корточках у холодной стены, покрытой капельками воды, которые играли в факельном свете не хуже драгоценных адамантов, и смотрел, как бородатый Гуннар выполняет ежедневное воинское правило. Бывший кормщик из дружины Хродгейра Черного Скальда остался нынче за старшего в крошечной горстке уцелевших бойцов.[1]Ему полагалось показывать товарищам пример во всем. Соломенноволосый здоровяк Олаф, о котором злословили, что, мол, не уступает силищей северным йотунам,[2]предпочитал меч. Веснушчатый Игни — самый молодой из викингов — следовал его примеру. Он вообще старался во всем подражать Олафу. Вратко заприметил это еще на «Слейпнире» — так в честь восьминогого коня верховного урманского бога Одина назывался дреки[3]Хродгейра. Где они теперь? И красавец корабль, быстрый, верткий, с бортами из прочных просмоленных досок и клыкастой драконьей мордой, вознесшейся на высоком штевне, и его владелец — умелый скальд и беспощадный воин, верный товарищ и мудрый вождь?

«Слейпнир» остался лежать, наполовину вытащенный из воды, у небольшой крепостицы Риколл, поставленной саксами в месте слияния Уза и Уарфа. Там остался и весь остальной флот норвежского конунга Харальда Сурового, который прибыл на земли Англии в поисках короны, но нашел лишь злую смерть. Рядом с конунгом в сражении у Стэмфордабрюгьера погибли лучшие его воины — цвет северного края.

Друг и наставник Вратко — скальд Хродгейр — потерялся чуть позже, когда пытался отвести от измученных товарищей безжалостную погоню. Уже направляясь к нежданно-негаданно открывшемуся входу в Полые Холмы, новгородец слышал, что отчаянный вожак викингов рубится с рыцарями из числа саксов, преданных Эдгару Эдвардссону.[4]С тех пор прошло вот уже десять дней. Несмотря на обещание помочь разыскать Черного Скальда и вызволить его, если норвежец попал в плен к врагам, королева Маб не торопилась. Как будто и не нуждалась в ответной помощи и верной службе Вратко, которого она считала могущественным чародеем.

Молодой словен до сих пор не свыкся с ролью колдуна и всякий раз искренне удивлялся, если кто-то вслух называл его волшебником или, как говорят на севере, ворлоком. Какой, скажите на милость, колдун из купеческого сына, да еще не встретившего семнадцатую весну?

Чародей должен быть старым, седым, с длинной бородой и мудрыми глазами. Он должен носить мантию до земли и опираться на посох, проводить время в ученых размышлениях и составлении все новых и новых заклятий, а не таскаться за бородатым кормщиком, с замиранием сердца разглядывая приемы боя с копьем.

А Гуннар все чаще и чаще, не говоря ни слова, хватал под мышку Злое Жало и уходил подальше, в одну из необжитых пещер под холмами, втыкал факел между двумя каменными сосульками и сражался с невидимым противником, пока не покрывался потом. Вратко, чувствуя подспудную вину, шел за ним. Садился в сторонке и наблюдал, как исходящий паром кормщик наносит резкие короткие удары острием, подсекает ноги, отбивает вражеские удары окованным древком, рубит наотмашь широким мечеподобным лезвием. Танец Гуннара завораживал. Хотелось самому взять в руки Злое Жало и задать жару воображаемым врагам.

Наконец факел начинал шипеть и плеваться искрами. Это означало, что пришла пора возвращаться в отведенные им для жилья палаты. Там горел очаг, который топили не дровами, а кусками торфа — диковинка для новгородца, не привыкшего видеть горящую землю. Там низкие каменные ложа были покрыты медвежьими и волчьими шкурами. Хоть и сыро, и стыло, как и везде в подземельной державе, но согреться можно. Однако возвращаться не хотелось. Ведь там сидела, не отрывая безучастного взгляда от пламени очага, Мария Харальдовна.

Дочь конунга беззвучно шевелила губами, словно разговаривала с бесплотными тенями, обступившими ее в полумраке. Она и до злополучного похода Харальда Сурового слыла… ну, не юродивой, конечно, но уж «не от мира сего» — это точно. Иногда про таких людей говорят — он беседует с духами. А кто-то считает, что они слышат голоса богов. Как там было на самом деле, Вратко судить не решался, но пророчество Марии, когда она еще на Оркнейских островах предсказала неудачу норвежского войска, если они не разыщут некий предмет, укрытый в сланцевых холмах, помнил. Одно время ему хотелось верить, что талисман, необходимый для победы, — это Рианна, девушка-пикта, которую они и в самом деле сыскали благодаря предчувствиям Марии Харальдовны в подземном жилище Скара Бра. Но, скорее всего, он ошибался. Вернее, убедил себя, выдал желаемое за сущее, и это оказалось ошибкой. Сокрушительное поражение войска норвежского конунга было тому подтверждением.

Уже здесь, в Полых Холмах, словен, не без помощи Рианны, пришел к выводу, что заветным талисманом, владение которым обеспечило бы победу, должна была стать Чаша. Та самая, которой поклонялась ветвь пиктского народа, обитавшая на Оркнеях, племя, которое Рианне предстояло рано или поздно возглавить. Но прознать о предназначении Чаши мало, нужно до нее добраться, а как это сделать — не знал никто. Даже великая королева малого народца йоркширских холмов — чародейка Маб. Ведь именно ради обладания Чашей она пригласила, если можно так сказать, их в гости. Королева хотела узнать о местонахождении Чаши от Рианны, но пикта ничем не могла ей помочь — в их племени все знания о Чаше передавались главе рода лишь по достижении совершеннолетия, во время особого обряда инициации. Воины Модольва Кетильсона, хевдинга[5]по кличке Белоголовый, перебили всех родных Рианны, и теперь оставалось надеяться лишь на чудо. Или случай…

Гуннар хрипло выдохнул и замер, опустив копье наконечником вниз.

Вратко поднялся. Покачал головой и сказал: