Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почти все формулировки госпожи Врангель отдавали клубничкой и имели двойной подтекст. Понятно, что публика начала шушукаться, бросая взгляды на жену писателя Веру Александровну, которой даже в хорошем макияже было ровно пятьдесят лет…
Как есть, так и есть!
Но Вера Озерова имела крепкий русский характер, она слишком долго терпела, и тут, перед камерами взорвалась на всю катушку!.. Она кричала, рычала и металась, как пантера в тесной клетке!
Зрители открытым текстом узнали всё про Озерова, которого жена любила, но, который повел себя, как кобель и даже хуже.
Публика услышала, что наглая смазливая Надежда глупа, как пробка и вообще – «не очень хороший человек»… Она – фифочка и редиска перезрелая!
Сережа Шувалов был просто в восторге…
Врангель пылала гневом и желала ответить! Но ведущий сделал вид, что дает возможность успокоиться…
Он подключил к сваре Юру Ломакина, которого врачи привезли из больницы.
По сценарию лейтенант должен был мириться с Игорем Рублевым, который «ошибочно» в него стрелял.
Но возбужденный Ломакин вдруг понес отсебятину.
Он заявил, что главный редактор «Акбара» – жулик, как и все буржуи. Что именно Рублев для повышения тиражей организовал кражу. Что стрелял он прицельно, опасаясь ареста…
Не отпускать таких надо под подписку, а сажать пожизненно!
Испуганный Игорь Рублев хотел смягчить ситуацию и заявил, что Ломакин еще болен. И тут он очень неудачно покрутил рукой чуть выше своего уха.
Стандартный и очень обидный жест!
И вот тут взорвалась вся публика!.. Уже никто не слышал, как кричат друг на друга обманутая жена Озерова и неудачливая любовница Надежда Врангель…
Никто их не слышал потому, что орали все… И они не только орали! Всё двигалось, колыхалось и, по мнению Корсака, превратилось в хаос! В неуправляемую толпу.
Но Сережа Шувалов продолжал управлять хаосом и был очень доволен…
Чем больше крика, тем выше рейтинг!
А рейтинг – это такая штука, о которой не принято говорить непочтительно…
Рейтинг, это денежный бог на ТВ.
Чем он выше, те кошельки толще!
* * *
Сумка была тяжелой. Одно утешало, что на содержимое баула Аркаша мог взять таксиста и несколько раз обогнуть с ним землю… Только зачем?
Пока артисту надо было добраться в театр. В свой родной дом в арбатских переулках…
Он, конечно, похож сейчас на «Блудного сына»… Директор Самсон Витальевич Корейко вполне мог уволить Аркашку, и был бы прав.
У актеров есть святое правило – хоть на бровях, но ты должен приползти к сцене и перед своим выходом быть, как стеклышко. Пусть мутное, но всё же…
А Аркадий сорвал минимум два спектакля!
Да! Это не по своей воле!.. Да, сидел в подвале у «Сильвера»!.. Да, сбежал с сумкой долларов, фунтов и евро!.. Но Самсону всё это не объяснишь.
Особенно, про сумку!
Бобров приехал в театр за час до окончания спектакля. Он хотел пройти через задний вход, но там стояла небольшая толпа из девушек разного возраста, которых все называли фанатки.
Понятно, что кроме него есть еще достойные артисты. И двадцать пять-тридцать фигур делились на группки по пять-десять человек на каждого кумира…
Среди них были и его девушки!
Они же не знали, что он не приехал к началу. А в афишах стояло его имя…
И вот эти милые, преданные и почти крепостные души ждали его выхода из театра, чтоб дотронуться, чтоб получить улыбку или автограф.
А некоторые надеялись проводить его до дома, а потом вместе выпить на его кухне чашку кофе за завтраком.
Бобров пробежал через основной вход.
Он ворвался к Самсону Корейко в самый неподходящий момент… В эти часы Главный режиссер запрещал его беспокоить, поскольку он думал о творчестве.
На самом деле Самсон Витальевич предлагал молоденькой дебютантке Даше Груздевой важную роль в новом спектакле.
Добрая костюмерша Матильда Львовна предупредила Дашу, что с Корейко надо быть ласковой, иначе будешь всю жизнь играть «Кушать подано».
Груздева готова была быть ласковой, но не очень понимала – до какой степени.
Поэтому она уже многое позволила, но всё еще отступала к дальней стене, где стоял много повидавший диван.
Даша надеялась, что дело может ограничится страстными порывами, поцелуями и крепкими объятиями.
Но крепкий еще Самсон повалил девушку на диван и привычным движением задрал юбку выше пояса.
Роль ей предлагалась превосходная! Груздева очень хотела там играть, и поэтому сопротивлялась вяло, заранее зная, что уступит, отдаст всё…
И в этот момент ввалился Аркаша с сумкой.
Даша выскользнула из-под Корейко, покраснела, сказала «Ой, как стыдно» и начала суетливо опускать узкую юбку…
Потом она, как вежливая девушка, обоим сказала «До свидания» и пулей вылетела из кабинета.
Самсон тоже встал и неторопливо застегнулся… Потом он, снимая возбуждение, подошел к шкафу, налил себе сотку конька, повернулся к Аркаше и залпом выпил.
– Ну, и что ты наделал, дурак? Всё шло, как по маслу – так нет, ввалился…
– Виноват, Самсон Витальевич.
– Конечно, виноват!.. Ты, Аркаша, молодой. Ты еще от души повеселишься. А у меня осталось всего с десяток лебединых песен. Сейчас ты одну из них грубо рубанул под корень.
– Я больше не буду.
– Конечно, ты не будешь! Я тебя еще вчера уволить собирался. А сейчас просто выгоню… Ты у меня вылетишь, как пробка из бутылки! Тебя ни в один театр не возьмут!
Удивительно, но Бобров не испугался… Он неторопливо подошел к дивану, на котором всего три минуты назад барахталась бедная Даша.
Аркаша ехидно взглянул на это «ложе разврата», хитро усмехнулся, положил свою сумку поближе к спинке дивана и сам сел, забросив ногу на ногу…
Корейко даже поперхнулся от такой наглости!
В театрах все и всегда боятся главных режиссеров и их жен.
Эти двое – Самсон Корейко и его Элеонора, в театре как король с королевой! Чистый тоталитарный режим!
Они могут всё – дать человеку роль, сделать его звездой, отпустить сниматься в сериале или наоборот – напрочь погубить любую карьеру, втоптать личность в подмостки сцены и вручить ей «волчий билет»…
Самсон даже испугался, когда увидел такое, сверх всякой меры нахальное поведение Аркаши.
По логике жизни артист Бобров должен был упасть перед Корейко на колени, рыдать, каяться, умолять о прощении…