Кочегар, стоявший в задней части локомотива, у топки, помахал нам рукой.

– Точно, сэр! – крикнул он. – За эти пять фунтов нам придется заставить вас понервничать!

Как только наш спецсостав выехал со станции, стало ясно, что, как сказал кочегар, Атертону, да и всем нам, в самом деле придется «понервничать». Путешествие на поезде, состоящем всего из одного вагона, прицепленного к локомотиву, который летит вперед на предельной скорости, – это совсем не то, что спокойно сидеть в вагоне обычного экспресса. Я знал это еще до нашей поездки, но в ту ночь прочувствовал острее, чем когда бы то ни было. Любому, кто раньше не ездил таким образом, и даже просто человеку нервному наверняка показалось бы, что мы вот-вот сойдем с рельсов. Трудно было поверить, что вагон снабжен хоть какими-то рессорами – так сильно его швыряло то вверх-вниз, то вперед-назад, то из стороны в сторону. О спокойной, комфортной поездке нечего было и думать. Разговаривать было совершенно невозможно, но меня лично это только радовало. Так что в этом смысле я был благодарен обстоятельствам. Мало того что мы не могли толком усидеть на местах из-за сыпавшихся на нас со всех сторон толчков, так еще грохот и лязг вокруг стояли просто оглушительные. Впечатление было такое, будто за нами гонится целая стая разъяренных, визжащих от злобы демонов.

– Боже мой! – выкрикнул, с трудом преодолевая шум, Атертон. – Наш машинист в самом деле очень хочет заработать обещанные пять фунтов. Надеюсь, я доживу до конца поездки и смогу с ним рассчитаться!

Хотя Атертон находился не так уж далеко от меня, в другом конце вагона, и кричал во всю силу своих легких – чем-чем, а громким голосом природа его не обделила, – я смог разобрать лишь отдельные слова и скорее угадал, чем услышал смысл его восклицания.

Состояние Лессингема меня по-прежнему беспокоило. Немногие из всех тех людей, кто представлял его внешний облик по портретам на иллюстрациях, публиковавшихся в прессе, узнали бы в нем в этот момент набирающего популярность и влияние политика. И все же мне показалось, что в этот момент трудно было бы найти нечто более полезное и уместное для него, чем наше дикое железнодорожное путешествие. Как и всех нас, его жестоко трясло и бросало из стороны в сторону. Но это все-таки отвлекало его от ужасных мыслей, которые угнетали его больше, чем всех остальных. Вероятно, здесь можно было говорить и о некоем тонизирующем эффекте риска. Собственно, реальной опасности в нашей поездке, пожалуй, и не было, но ощущение того, что она есть, у нас присутствовало. И уж одно можно было сказать совершенно точно: если бы мы, двигаясь вперед на столь дикой, бешеной скорости, разбились вдребезги, это была бы смерть, о которой мужчина может только мечтать. Вероятно, понимание этого несколько взбодрило Лессингема и заставило кровь быстрее бежать по его жилам. Так или иначе, мне показалось, что с каждым новым толчком к нему постепенно возвращается утраченное самообладание и он по своему поведению становится все больше похожим на себя – хладнокровного, собранного мужчину, каким он был всегда.

Наш специальный состав продолжал с ревом, стуком и лязгом, кренясь и раскачиваясь во все стороны, мчаться вперед. Атертон, предприняв несколько попыток посмотреть в окно, снова напряг легкие, пытаясь что-то крикнуть так, чтобы его услышали остальные. Я хоть и с трудом, но все же сумел разобрать его слова.

– Где, черт побери, мы находимся?!

Взглянув на часы, я завопил в ответ:

– Уже почти час, так что мы, наверное, где-то в районе Лутона! Эй, а это еще что?! Что случилось?!

В том, что что-то произошло, как мне показалось, не было никаких сомнений. Локомотив издал оглушительный свисток. В следующую секунду мы почувствовали – да еще как почувствовали! – как работает тормоз Вестингауза[8]. Вот когда мы узнали, что такое по-настоящему сокрушительные толчки! Вибрация была такой мощной, что, казалось, вот-вот разорвет наши тела на куски. По нашим ощущениям можно было судить о том, с какой силой гасил скорость воздушный тормоз. Я не удивился тому, что наш состав почти мгновенно остановился как вкопанный.

Как только это произошло, мы втроем вскочили на ноги. Я опустил окно с моей стороны, Атертон – со своей. При этом он крикнул:

– Кажется, телеграмма, отправленная инспектором, не возымела эффекта! Похоже, мы заблокированы – в противном случае мы бы остановились в Лутоне. Не мог же это быть Бедфорд!

В самом деле, было очевидно, что место, где мы остановились, – это не Бедфорд. Правда, в первый момент через открытое окно в темноте мне не удалось разглядеть ровным счетом ничего. У меня сильно кружилась голова, в ушах звенело. Мрак вокруг казался совершенно непроницаемым. Потом я увидел, как наш машинист открывает дверь. Шагнув на ступеньки трапа, он, казалось, заколебался и на время застыл в неподвижности, а затем спустился на пути.

– Что случилось? – окликнул его я.

– Не знаю, сэр. Похоже, на рельсах какая-то преграда. Ну, что там?

Вопрос был адресован кочегару. Тот ответил:

– Кто-то впереди размахивает красным фонарем как сумасшедший. Хорошо, что я успел его заметить, – еще секунда, и мы бы его раздавили. Похоже, что-то не так. Вот он идет.

Мои глаза к этому моменту уже немного привыкли к темноте, и я разглядел во мраке фигуру человека, который с максимально возможной для него скоростью двигался в нашу сторону по путям. При этом он в самом деле размахивал красным фонарем. Наш машинист прошел немного вперед, ему навстречу, выкрикивая:

– Что случилось? Что там такое?

– Господи! – услышали мы в ответ. – Джордж Хьюитт, это вы? Я уж думал, вы сейчас в нас врежетесь!

– Что за чудо! Джордж Брансон, вы ли это? – раздался в темноте голос нашего машиниста. – Какого дьявола вы здесь делаете? Что произошло? Я думал, вы ведете полуночный экспресс – мы пытаемся вас догнать.

– Вот как? Ну что ж, вы нас догнали. Вот черт! У нас авария.

К этому времени я успел открыть дверь вагона. Мы трое – Лессингем, Атертон и я – тоже выбрались на рельсы.

Глава 47. Что случилось в вагоне третьего класса

Я подошел к незнакомцу, державшему в руке фонарь. Он был одет в форму железнодорожника.

– Вы машинист экспресса, отправившегося в полночь со станции Сент-Панкрас?

– Да, верно.

– И где же ваш поезд? Что произошло?

– Что до поезда, то вот он, прямо перед вами, – вернее, то, что от него осталось. А насчет того, что произошло, скажу так – мы потерпели крушение.

– То есть как это – потерпели крушение? Что вы имеете в виду?

– От товарного состава, который следовал перед нами, на подъеме отцепились несколько груженых вагонов, покатились назад и столкнулись с нами.

– Как давно это случилось?

– Еще и десяти минут не прошло. Я направлялся на сигнальный пост – он отсюда милях в двух – и тут увидел ваш состав. Господи боже! Я уж думал, сейчас будет еще одно столкновение.

– У вас большие повреждения?

– Мне кажется, весь поезд разбит вдребезги. Насколько я могу судить, передние вагоны сплющило. Если верить ощущениям, у меня самого внутри все словно переломано. Скоро будет тридцать лет, как я работаю машинистом, но это первое крушение, в котором мне довелось побывать.

В темноте разглядеть выражение лица моего собеседника было трудно, но, судя по его голосу, он не то уже плакал, не то готов был вот-вот разрыдаться.

Наш машинист обернулся назад и крикнул, обращаясь к кочегару:

– Вот что, возвращайся-ка ты на сигнальный пост и дай там знать о том, что случилось!

– Ладно! – донеслось откуда-то из темноты.

Наш спецсостав начал медленно пятиться назад, давая через короткие промежутки времени свисток за свистком. Жители всей округи наверняка слышали эти звуки и поняли, что на железной дороге случилось какое-то серьезное чрезвычайное происшествие.

Разбитый поезд был погружен в темноту – от удара все фонари и лампы разбились или просто погасли. Кое-где можно было с трудом различить огоньки свечей – и это было все доступное в тот момент освещение. Небольшая группа пассажиров собирала в кучу обломки рядом с рельсами в надежде развести костер – скорее рассчитывая осмотреться и оценить ситуацию,